Фонд Йельского университета: от банкротства через забытье к вершинам славы

Я все еще держал в памяти заседание правления и обсуждавшиеся там вопросы о трудностях достижения стабильности в управлении капиталовложениями и повышения уровня долгосрочной доходности, когда завтракал в Нью-Йорке с Дэвидом Свенсеном, который, как я уже упоминал ранее, управляет Йельским фондом. Я убежден, что Дэвид сделал для Йельского университета больше, чем кто бы то ни было, начиная с самого старика Элью. Вместо того чтобы давать почетные звания пожилым политическим деятелям и блестящим, но бесполезным академикам, Йельский университет должен отмечать заслуги таких людей, как Дэвид. С тех пор как в 1985 году он принял на себя руководство фондом Йельского университета, доходность фонда достигла 16,1% в год, что является лучшим результатом среди всех фондов университетов или колледжей. Гарвард с показателем в 14,9% дышит в затылок. Кроме того, такой результат позволяет фонду Йельского университета войти в 1% лучших среди всех крупных институциональных инвесторов. Йельский университет использует долгосрочную скользящую среднюю ставку расходов, и за прошедшие годы эта ставка была поднята с 4,5 до 5%. Сейчас фонд обеспечивает 30% сметы текущих расходов университета, в то время как в 1993 финансовом году этот показатель был равен 14%! Таким образом, Йельский университет извлекает выгоду из эффективной реализации своей инвестиционной программы как в плане роста размера фонда, так и в плане увеличения объема средств, идущих на покрытие университетских расходов.

Доход от деятельности фонда жизненно важен для обеспечения благосостояния (и даже выживания) университета. Одному из ведущих частных университетов чрезвычайно сложно существовать исключительно за счет платы за обучение, и он не может рассчитывать только на такой непостоянный источник поступления средств, как пожертвования выпускников, чтобы покрыть все расходы. До появления Дэвида Йельский университет не принимал самостоятельного участия в управлении фондом. Теперь же он наряду с Гарвардской школой бизнеса представляет собой успешный пример нетрадиционного портфельного управления.

За длительный период существования сохранилось несколько упоминаний о неприятностях, связанных с Йельским денежным пулом, так что на его примере можно составить очаровательный исторический экскурс.

Йельский университет был основан в 1701 году, но фонда при нем не существовало до начала 1800-х годов, когда, дабы обеспечить финансовую независимость колледжа, его многочисленные выпускники сделали взносы. В 1811 году казначей Йельского колледжа Джеймс Хиллхаус и два видных опекуна, каждый из которых был очень успешным бизнесменом и уважаемым общественным деятелем, – Эли Уитни и Уильям Булей – основали Eagle Bank of New Haven. Они были настолько убеждены в грядущем успехе этого нового банка и росте его сферы обслуживания, что, наряду со своими собственными деньгами, инвестировали в акции банка и большую часть Йельского фонда. Кроме того, под залог этих активов они взяли еще и огромную ссуду, несмотря на то, что бюджет колледжа в то время находился в плачевном состоянии и имел существенную задолженность.

К 1820 году весь фонд (за исключением небольшого резерва) был вложен в акции Eagle Bank. Внезапно в 1825 году среди ясного синего неба в полном соответствии с поговоркой разразился гром – из-за обилия неадекватно обеспеченных займов банк объявил о своем банкротстве, тем самым погрузив экономику Нью-Хейвена в депрессию и подвергнув опасности будущее Йеля, поскольку активы его фонда сократились до жалких 1200 долл.

Я придаю этому историческому эпизоду образовательное значение. Во-первых, главным принципом формирования инвестиционного портфеля фонда всегда должен быть принцип диверсификации и предотвращения концентрации средств. Во-вторых, только тот факт, что опекуны являются уважаемыми гражданами, не подразумевает, что они разбираются в инвестициях. В-третьих, следует избегать конфликта интересов. Хиллхаус, Уитни и Булей были и основателями банка, и его инвесторами со стороны Йельского фонда. Они нанесли своему любимому колледжу огромный ущерб, имея при этом самые лучшие намерения. Только подумайте, какими активами мог бы располагать сегодня фонд Йельского университета, если бы Eagle Bank не обанкротился. Как ни странно, несмотря на эту трагедию, главная улица Нью-Хейвена названа в честь мистера Хиллхауса, гимнастический зал Йеля носит имя Пэйна Уитни, а один из основных и представляющих историческую ценность корпусов университета называется Вулси-холл.

Затем Йельский университет пережил чехарду смены опекунов, и к 1900 году, имея в своем активе 5 млн долларов, его фонд все еще неофициально и небрежно контролировался казначеем и опекунами. Йельский университет управляется небольшим советом видных опекунов, которые, как предполагается, тратят огромное количество времени (шесть-восемь двухдневных встреч в год) на управление делами университета. Благодаря крупным вложениям в корпоративные акции, фонд процветал в течение 1920-х годов. К 1929 году 42% портфеля Йельского фонда были инвестированы в акции, против среднего для таких фондов показателя в 11%, что обеспечивало более высокую доходность, нежели у фондов Гарварда или Принстона. Однако по этой же причине биржевой крах и последующий долгосрочный «медвежий» рынок 1930-х годов нанесли Йельскому фонду огромный ущерб.

Казначей Йеля в конце 1930-х, Лоренс Тай, был прекрасным, прямым, благоразумным человеком, но с ретроспективным мышлением. Он отреагировал на появившиеся в результате биржевого падения потери специальным декретом, гласившим, что активы фонда не менее чем на две трети должны состоять из облигаций и не более чем на одну треть из акций. Кроме этого, он полагал, что казначей и опекуны, как наиболее известные и могущественные представители, обладают наилучшей квалификацией для того, чтобы выбирать, в какие именно ценные бумаги должны инвестироваться средства фонда. В течение следующих 30 лет фонд в основном управлялся опекунами, которые приходили и уходили, в результате чего фонд страдал от того, что можно было бы назвать благоприятным пренебрежением. Оставаясь составленным на 70% из бумаг с фиксированной доходностью, Йельский фонд прозевал сильный послевоенный рост в акциях, но зато полностью поучаствовал в столь же мощном падении цен на рынке облигаций.

К концу 1960-х годов, после 20-летнего «бычьего» рынка в акциях, тогдашние опекуны запоздало решили, что они должны существенно увеличить долю акций в портфеле фонда. Свое решение они принимали, находясь под сильным впечатлением от отчета, опубликованного исследовательской группой, спонсируемой тогдашним президентом фонда Форда, легендарным и аристократичным выпускником Йельского университета МакДжорджем Банди. В этом отчете утверждалось, что большинство фондов управляется слишком консервативно из-за опасений возможного повторения биржевого краха. Далее в нем говорилось, что «обоснованность такого беспокойства не выдерживает беспристрастной критики», и что акции, особенно растущие акции, должны быть главной составляющей частью активов фонда.

Уже в 1968 году, благодаря значительному росту, который акции показали за предыдущие 20 лет, а также закрепившейся за мистером Банди репутации гения, выводы, приведенные в упомянутом отчете, стали восприниматься, как нечто само собой разумеющееся. Начиная с подготовительной школы в Сент-Поле, МакДжордж Банди был известен как «большой мозг». Его считали американским Кейнсом. По результатам составления ученического рейтинга Банди всегда попадал в 1% лучших за всю историю учеников. В тот год, когда он возглавил список лучших учеников колледжа, от студентов требовалось написать эссе на одну из двух тем: «Как я провел лето» или «Мое любимое домашнее животное».

Вместо этого Банди написал уничижительный памфлет, критикующий авторов подобного задания за то, что они выбрали для экзамена столь глупые, бессмысленные и несоответствующие царящей в мире нестабильности темы. Поскольку он не ответил на поставленные в задании вопросы и избрал раздражающий своим высокомерием стиль, первый экзаменатор поставил ему нуль. Второй экзаменатор, заинтригованный идеей Банди, дал ему 100 баллов. Главный экзаменатор, уже опухший от прочтения бесконечного множества похожих друг на друга сочинений про домашних любимцев и каникулы, также оценил труд Банди максимальным количеством баллов. Поскольку Банди имел блестящие оценки и по другим экзаменам, он стал первым студентом в истории колледжа, набравшим на экзаменах максимально возможное количество баллов. Вскоре после окончания Йельского университета он был нанят Гарвардским университетом, что вдохновило доморощенных йельских поэтов на написание следующей частушки:

Молодой гений Банди из Йеля,
Получивший диплом в понедельник,
В Гарвард был приглашен,
И деканом стал он
Там уже к окончанью недели.

Позже, особенно в свете войны во Вьетнаме, инвестиционные суждения Банди были подвергнуты серьезным сомнениям, но в 1969 году он все еще был на коне. Йельские опекуны в отчаянной заботе о благополучии фонда пошли на драматический шаг. Они не только отвели акциям главную роль в портфеле фонда, но и решили помочь его управлению, основав в Бостоне новую управляющую компанию под названием Endowment Management & Research (EMR). Они укомплектовали ее штат перспективными агрессивными менеджерами, ориентированными на растущие акции (в те дни таких парней называли «стрелками»). Идея заключалась в том, что Йель станет одним из собственников компании EMR и ее самым крупным и привилегированным клиентом.

Перспективы этого предприятия уже в своем зародыше были катастрофическими. Растущие акции, особенно новых и мелких компаний, достигли своего долгосрочного пика. «Стрелки» были обречены на вымирание. Так что время для подобных нововведений было ужасно неподходящим. Американский фондовый рынок был на пике, растущие акции торговались при непомерном отношении цены к прибыли, и за углом уже маячил долгосрочный «медвежий» рынок, который впоследствии опустит индекс S&P 500 на 45% ниже и особенно сокрушит те самые акции, что именовались растущими.

За следующие 10 лет стоимость фонда, приведенная в соответствие с инфляцией, сократилась наполовину, финансы Йельского университета пребывали в беспорядке, что привело к приостановке некоторых проектов. К счастью, выпускники оставались щедрыми, но плачевные результаты деятельности фонда вредили процессу сбора денег. В 1979 году Йельский университет отказался от услуг EMR, который впоследствии вышел из бизнеса. В очередной раз Йельский фонд стал жертвой отсутствия диверсификации и слепой веры в слова уважаемого человека, который хотя и обладал недюжинным интеллектом, но не являлся инвестиционным профессионалом.

В 1970-е годы МакДжордж Банди занимался не только исследованиями в области размещения активов. Однако его неудачная защита стратегии инвестирования на основе рыночного импульса так или иначе влияла на институциональную инвестиционную политику. Одним из наиболее пострадавших оказался престижный фонд Форда, в котором Банди имел значительное влияние. В 1980 году Bawl Street Journal, славящийся своим острым языком, опубликовал замечательное объявление:

ПРИБЫЛЬ ОТ НАШИХ ОШИБОК!!

Вложение денег – это игра с нулевой суммой. Если есть победитель, то есть и проигравший. Мы проиграли! Если вы продали то, что мы купили, или вы купили то, что мы продали, вы разбогатели!

В 1968 году мы нагрузились акциями под завязку и к 1974 году потеряли почти 50%! В 1973–75 годах мы инвестировали более 150 млн долл. в недвижимость, причем не в абы какую – мы сконцентрировались на Атланте, где и получили по заднице! В 1978 году мы наняли блестящего консультанта-теоретика из Гарварда, который разработал «модель» крена доходности, которая указала нам на то, что энергетические акции переоценены, а бумаги автомобильных компаний дешевы. Это, казалось, имело смысл, поэтому мы продали акции Texas Oil and Gas по 8 долл. и купили General Motors по 60 долл. Мы потеряли 33% наших денег. Если бы мы поступили наоборот, то заработали бы 430%!

Все инвесторы иногда допускают ошибки. Но мы совершаем их часто и стабильно. Теперь впервые у вас появилась возможность заработать на наших ошибках. За 10 тыс. долл. в год вы можете получать копии протоколов ежеквартальных заседаний нашего Финансового комитета, на которых мы утверждаем свои инвестиционные планы. За дополнительные 25 тыс. долл. в год мы обеспечим вам ежемесячную телефонную поддержку, сообщая о наших текущих рыночных предпочтениях. И, наконец, всего за 100тыс. долл. в год вы получите копии отчетов о наших торговых сделках, так что вы ежедневно будете в курсе того, от каких акций стоит держаться подальше. Это часть нашей Противоположной Теории.

Возможно, Вы сочтете наше предложение необычным, но посмотрите на него следующим образом: ясно, что мы не способны принимать правильные инвестиционные решения, так, может быть, в том случае, если мы будем брать плату с тех, кто сумеет извлечь прибыль из наших ошибок, мы наконец найдем способ тоже получить от них хоть какую-то выгоду.

Поторопитесь. Время ограничено. Мы собираемся вскоре осуществить масштабную реструктуризацию своего портфеля, и мы не хотели бы, чтобы Вы, не зная о наших планах, случайно пошли за нами неверным путем.

ФОНД ФОРДА

Благотворительностью не занимаемся

В течение следующих пяти лет Йельский фонд управлялся от случая к случаю. Однако в 1985 году ректором и экономистом Тэймсом Тобином на роль управляющего был завербован Дэвид Свенсен, который получил в Йельском университете степень доктора философии.

Какой блестящий выбор! Особенно, если учесть, что Свенсену тогда был 31 год, и он никогда не был профессиональным инвестором, а предыдущие шесть лет проработал инвестиционным банкиром. Однако Тобин в свое время был преподавателем Свенсена и знал его как умного человека, обладающего аналитическим умом и желающего бросить вызов общепринятым правилам. Позже Свенсен нанял на работу Дина Такахаши, которого он знал как студента Йельского университета и как свое альтер эго. Эти двое представляли собой замечательную команду. Кстати, сегодня они оба вполне могли бы найти себе более привлекательные и выгодные места работы, но они предпочитают работать в интеллектуальной атмосфере, и к тому же оба преподают в Йельском университете. Свенсен, согласно данным из номера университетского журнала Yale Alumni Magazine за июль-август 2005 года, в 2003 году получал приблизительно 1 млн долл., что делало его самым высокооплачиваемым служащим Йельского университета.

Фонд Гарварда, объединяющий сейчас 22,6 млрд долл., также великолепно управлялся последние 20 лет, а за 12 месяцев, закончившихся 30 июня 2004 года, поднялся на 21,1%. Гарвардский фонд вкладывает малую часть средств в американские акции, предпочитая инвестиции в недвижимость, иностранные акции, абсолютные доходные стратегии и лесную промышленность (включая 600 млн долл., вложенных в леса Новой Зеландии). Менеджмент Гарвардского фонда, стремясь сохранить в своем штате высокопрофессиональных инвесторов, предлагает им щедрую, но конкурентоспособную стимулирующую систему оплаты труда. Эта модель привела к появлению огромных зарплат (35 млн долл.), что стало причиной активного недовольства некоторых невероятно глупых выпускников. В результате менеджменту Гарварда пришлось расстаться с Джеком Мейером, который был неформальным лидером фонда, и большинством «звезд»,уволившихся, чтобы заняться организацией своих собственных хеджевых фондов. Пока не ясно, как после этого будет осуществляться управление Гарвардским фондом. Так что Йельскому университету невероятно повезло.

Дэвид и Дин придерживаются пяти основных принципов. Во-первых, они свято верят в акции. Как инвесторы, они хотят быть владельцами, а не кредиторами. Во-вторых, они стремятся иметь диверсифицированный портфель. Они убеждены, что распределение активов и снижение концентрации может более эффективно снизить риски портфеля, нежели попытки сыграть на срочных рынках. Несмотря на профессионализм штаба Йельского фонда, никакие попытки улучшений портфеля не предпринимаются до тех пор, пока рыночные оценки не принимают экстремальных значений. Третий принцип заключается в том, что значительная прибыль может быть получена профессиональными управляющими на внебиржевых рынках, которые характеризуются отсутствием полноты информации и ликвидности. Это та сфера, в которой управляющие Йельского фонда работают наиболее активно.

Четвертый принцип, о котором Свенсен упоминал на нашем совместном завтраке, заключается в том, что по его убеждению Йель должен пользоваться услугами внешних управляющих для любых инвестиций, кроме самых рутинных или индексных. Его штат гордится блистательными знаниями своих инвестиционных управляющих. И наконец, Свенсен всегда уделял особое внимание изучению явных и неявных стимулов, управляющих действиями внешних менеджеров. Он считает, что первичной целью для большинства компаний по управлению активами является рост авуаров, а не высокая доходность инвестиций. Он не желает иметь дело с теми из подобных компаний, которые связаны с инвестиционными банками и открытыми фондами, из-за потенциальной возможности конфликтов интересов. Он хочет, чтобы инвестиционные банки, с которыми он сотрудничает, принадлежали и управлялись людьми, которые ставят во главу угла интересы инвестиций, а не бизнеса, теми, кто, по его словам, неизменно заботятся об увеличении стоимости активов, находящихся под их управлением, а не о росте своего бизнеса. Бизнес-подход в конечном счете всегда разрушает компании, занимающиеся управлением инвестициями.

Дэвид не считает, что дно текущего «медвежьего» рынка уже пройдено. Он думает, что основные классы активов, в диапазоне от высоколиквидных ценных бумаг (и акций, и облигаций) и до прямых инвестиций в акционерный капитал, все еще переоценены, что публика еще не получила предназначенный ей урок, и что доходы от акций и облигаций, особенно в Соединенных Штатах, в следующие 5-10 лет будут несерьезны. В результате доля высоколиквидных ценных бумаг в портфеле Йельского фонда сократилась с более чем 75% в 1984 году до 22,5% в настоящее время. Для сравнения, средний объем таких вложений среди фондов американских образовательных учреждений составляет 54,3%. Вместо этого Йельский фонд предпочитает диверсифицирующие классы активов, такие как ориентированные на абсолютную доходность хеджевые фонды, способные к «выгрызанию» стабильной 8-9%-ной прибыли. Лесные угодья и акции развивающихся рынков – это те инструменты, на которые он обращает теперь свое внимание. Он убежден, что альтернативные активы по определению имеют свойство быть недооцененными, обеспечивая возможность активного управления инвестициями.

Официальные итоги финансового года, заканчивающегося в июне 2005 года, еще не подведены, но Свенсен полагает, что прибыль составит приблизительно 20%. За 10 лет, которые закончились 30 июня 2004 года, средняя доходность Йельского фонда достигла уровня в 16,8% годовых, что равняется примерно 13% реальной доходности. Взятая за последние 20 лет доходность составляет 16,1%, а это означает, что стоимость активов фонда увеличилась больше чем десятикратно. Свенсен очень сомневается, что следующее десятилетие будет столь же плодотворным. Ожидаемая реальная доходность его нынешнего инвестиционного портфеля находится науровне 6,2% в год с риском или волатильностью в 11,1%. Данное распределение активов предусматривает использование альтернативных инструментов, которые характеризуются намного более широкой дисперсией в показателях доходности управляющих. Таким образом, он надеется, что правильный выбор управляющих даст возможность Йельскому фонду добиться более высокой реальной доходности, нежели 6%. В своих ежегодных отчетах и выступлениях Свенсен проповедует теорию возвращения к средним показателям и подчеркивает, что не следует строить свои ожидания на основе недавних высоких показателей доходности. В офисе Йельского фонда работает 20 человек, включая секретарей, кроме того, фонд пользуется услугами примерно 100 внештатных управляющих.

Для меня взлеты и падения Йельского фонда являются яркой демонстрацией того, насколько сложно создавать и поддерживать инвестиционную организацию, которая смогла бы на протяжении нескольких поколений приспосабливаться к появлениям и исчезновениям инвестиционных талантов и успешно пережить не однс столетие. Вывод, который я могу сделать, состоит в том, что роль личности (или, возможно, личностей) в деле успешного управления инвестиционным портфелем является абсолютно определяющей. Комитет не может справиться с этой задачей. Он может лишь способствовать выбору профессионала и надеяться на то, что этсл выбор окажется правильным, но не должен заниматься фактическим формированием и управлением инвестиционным портфелем Коллективные решения комитета имеют склонность оказываться ошибочными. Как видите, я далеко не во всем согласен с Дэвидом Свенсеном.

Содержание

Далее