Что такое фондовая биржа

Как торговать на бирже

Что такое фондовая биржа

Как стать успешным трейдером

Стратегии биржевой торговли

Лучшие биржевые брокеры

Стратегии биржевой торговли

Лучшие биржевые брокеры

Лучший Форекс-брокер – компания «Альпари». Более 2 млн. клиентов из 150 стран. На рынке – с 1998 года. Выгодные торговые условия, ECN-счета с доступом к межбанковской ликвидности и моментальным исполнением, спреды – от 0 пунктов, кредитное плечо – до 1:1000, положительные отзывы реальных трейдеров.

Майкл Льюис. Большая игра на понижение

Книга американского писателя и журналиста Майкла Льюиса о предпосылках и развитии ипотечного кризиса в США в 2000-х годах. Автор, опираясь на собственный опыт, а также на беседы и интервью с героями книги, описывает финансовый мир тех лет и пытается разобраться в причинах кризиса. «Большая игра на понижение» стала бестселлером. В течение 28 недель она входила в список документальных бестселлеров The New York Times.

Какой брокер лучше?         Альпари         Just2Trade         R Trader         Intrade.bar        Сделайте свой выбор!
Какой брокер лучше?   Just2Trade   Альпари   R Trader

Глава 8. Затянувшееся затишье

В тот самый день, когда Стив Айсман стал первым, кто испытал почти сексуальное удовольствие от исследования в Grant’s Interest Rate Observer, д р Майкл Бэрри получил от своего финансового директора копию этой же статьи вместе с шутливой припиской: «Майк, ты что, подрабатываешь в Grant’s?»

«Да нет», – ответил Бэрри, не особенно обрадовавшись тому, что кто то разделяет его взгляды. – Странно только, что Grant’s не связался с нами.» Живя в мире финансов, он держался в стороне от него, словно находился по другую сторону оконного стекла и не мог заставить себя постучаться. Он первым, еще в начале 2003 года, заметил неладное в американской финансовой системе: расширение кредитования за счет использования финансовых инструментов. Мудреные финансовые продукты изобретались с единственной целью – кредитовать людей, которые никогда не смогут вернуть деньги. «Я абсолютно уверен в том, что финальным актом этой пьесы станет кризис финансовых институтов, которые творят такие глупости, – писал он в апреле 2003 года своему приятелю, которого удивляла мрачность квартальных писем, адресованных инвесторам Scion Capital. – У меня есть дело. Зарабатывать деньги для моих клиентов. Точка. Но как же погано на душе, когда ты делаешь ставки, которые должны принести колоссальную прибыль в случае трагедии». Весной 2005 года он раньше других инвесторов разглядел грядущую трагедию и прямо поставил на понижение низкокачественных ипотечных облигаций.

Теперь, в феврале 2007 года, дефолты по низкокачественным кредитам достигли рекордных уровней, финансовые институты зашатались, но никто не помнил, что Бэрри говорил и делал до этого. А он просил инвесторов набраться терпения – ведь вложения могут окупиться, только когда истечет срок действия завлекающих ставок по ипотечным кредитам 2005 года. Инвесторы ждать не желали. Многие не доверяли Бэрри, а он, в свою очередь, считал, что они его предали. С самого начала он знал финал, но промежуточных этапов представить не мог. «Тогда мне хотелось заснуть и проснуться в 2007 году», – говорит Бэрри. Чтобы сохранить ставки против низкокачественных ипотечных облигаций, ему пришлось уволить половину и без того маленького штата и ликвидировать миллиардные ставки против компаний, наиболее тесно связанных с рынком низкокачественных ипотечных кредитов. Сейчас он был как никогда одинок. Единственное, что изменилось, – это его видение причин происходящего.

Незадолго до этого жена притащила Бэрри на прием к психологу Стэнфордского университета. Воспитательница детского сада обратила внимание на отклонения в поведении их четырехлетнего сына Николаса и посоветовала родителям показать ребенка врачу. Николас не спал во время тихого часа и засыпал, когда воспитательница что нибудь рассказывала. Его психологическая деятельность была «очень активной». Майкл Бэрри подавил в себе раздражение. В конце концов, он и сам был врачом и понимал, что воспитательница намекает на незамеченный им синдром дефицита внимания. «В ординатуре я работал с людьми, страдавшими дефицитом внимания и гиперактивностью, и всегда считал, что этим диагнозом злоупотребляют, – говорит он. – Это такой “спасительный” диагноз для родителей, которым нужно медицинское обоснование, чтобы напичкать ребенка лекарствами или чтобы оправдать его дурное поведение». Бэрри подозревал, что его сын отличается от других детей, но отличается в хорошую сторону. «Он задает массу вопросов, – рассказывает Бэрри. – Я всегда поощрял его любознательность, поскольку сам в детстве засыпал всех вопросами и ужасно расстраивался, когда мне затыкали рот». Он стал внимательнее наблюдать за сыном и заметил, что мальчику, несмотря на умственные способности, трудно общаться с окружающими. «Любые попытки сближения с его стороны почему то отталкивали от него детей, хотя он не делал им ничего дурного». Бэрри вернулся домой и сказал жене: «Не переживай! Он нормальный ребенок!»

Бросив на него удивленный взгляд, жена поинтересовалась: «Откуда ты знаешь?»

На что д р Майкл Бэрри ответил: «Он моя копия! В детстве я был таким же».

Заявления в несколько детских садов вернулись с отказом без всяких объяснений. Сдавшись под напором родителей, директор одного из садиков сказал Бэрри, что у его сына проблемы с мелкой и крупной моторикой. «Он очень плохо справлялся с ножницами и карандашами, – поясняет Бэрри. – Ну подумаешь. Я до сих пор рисую, как четырехлетний ребенок, и терпеть не могу манипуляции с ножницами». Но чтобы успокоить жену, он согласился протестировать сына. «Тест просто докажет, что он умный ребенок, этакий “рассеянный гений”».

По результатам тестов, проведенных детским психологом, мальчику был поставлен диагноз – синдром Аспергера. Классический случай, сказала психолог и порекомендовала отдать Николаса в специальную школу. Д р Майкл Бэрри не знал, что и думать: у него сохранились довольно смутные воспоминания об этом синдроме со времен учебы в медицинском. Жена вручила ему стопку книг об аутизме и смежных расстройствах. Сверху лежали книги психолога Тони Аттвуда «Полное описание синдрома Аспергера» и «Синдром Аспергера: руководство для родителей и специалистов».

«Выраженное нарушение невербального общения, например, визуального контакта.»

Есть.

«Неспособность общения со сверстниками.»

Есть.

«Отсутствие спонтанного желания разделить с окружающими радость, успехи или интересы.»

Есть. «Трудности в интерпретировании социальных/эмоциональных сигналов.»

Есть.

«Трудности с выражением эмоций или нарушение механизма, сдерживающего проявление гнева.»

Есть.

«Увлеченность компьютерами объясняется тем, что с ними не нужно разговаривать и общаться, к тому же они логичны, последовательны и не склонны к смене настроения. Именно поэтому компьютеры являются идеальным объектом интереса для людей с синдромом Аспергера.»

Есть.

«У многих людей имеется хобби. Разница между нормальным проявлением и эксцентричностью, характерной для синдрома Аспергера, заключается в том, что своим увлечениям человек предается в уединении, посвящает им практически все время и постоянно о них говорит».

Есть. есть. есть.

Прочтя несколько страниц, Майкл Бэрри осознал, что читает не про сына, а про самого себя. «Много ли найдется людей, которые, открыв книгу, находят в ней инструкцию с объяснением многого в своей жизни? – говорит он. – Отвратительно читать о том, кто ты есть. Мне казалось, я не такой, как остальные, но книга говорила, что я в действительности такой же, как и другие. У нас с женой – типичной парой с синдромом Аспергера – родился сын с синдромом Аспергера». Стеклянный глаз потерял свое значение как причина; удивительно, что его вообще удавалось считать причиной. Разве мог стеклянный глаз объяснить патологический страх пловца перед глубиной – страх перед тем, что таится под толщей воды? Разве мог он объяснить детскую страсть к стирке денежных купюр? Маленький Майкл мыл долларовые купюры, вытирал их полотенцем, а затем складывал между страницами книги и прижимал сверху стопкой книг. И все это для того, чтобы иметь «новые» деньги. «В одно мгновение я превратился в карикатуру, – говорит Бэрри. – Я всегда отличался феноменальным умением сосредотачиваться и очень быстро усваивать материал. И мне казалось, это моя индивидуальная особенность. И вот выясняется, что это типичное качество многих людей с синдромом Аспергера. Теперь мои действия можно объяснить заболеванием».

Бэрри не желал мириться с этим открытием. Он обладал даром находить и анализировать информацию, представлявшую для него интерес. А интерес к собственной персоне всегда был вне конкуренции. И вот в 35 лет он узнал о себе нечто новое – и сразу же пожалел об этом. «Я сразу подумал, что наверняка многие живут с таким синдромом и даже не подозревают о нем. И задумался: может, оно и к лучшему? Может быть, эти знания пойдут мне на пользу?»

Бэрри обратился к психологу, желая разобраться, как его синдром сказывается на жене и детях. Однако его работу эта новая информация не затронула. Не изменилась ни манера инвестировать, ни манера общаться с инвесторами. Он не рассказал им о своем расстройстве. «Я не считал, что это существенный факт, подлежавший раскрытию, – поясняет он. – У меня не было какого то нового заболевания. Оно всегда во мне сидело». В то же время диагноз объяснял многое в его выборе способа зарабатывать на жизнь: навязчивую потребность в неопровержимых фактах, стремление к логичности, умение легко и быстро «переваривать» скучную и объемную финансовую отчетность. Люди с синдромом Аспергера не в состоянии контролировать свою увлеченность. Его интерес к финансовым рынкам, а не, скажем, к коллекционированию каталогов газонокосилок можно считать чистой воды везением. Посмотрев на ситуацию с такой точки зрения, он подумал, что сложные современные финансовые рынки были будто специально созданы на радость людям с синдромом Аспергера. «Проспекты эмиссии низкокачественных ипотечных облигаций по силам одолеть только человеку с синдромом Аспергера», – замечает Бэрри.

В начале 2007 года Майкл Бэрри очутился в типичной для него странной ситуации. Он купил страховку на массу реально дрянных низкокачественных ипотечных облигаций, созданных на основе кредитов 2005 года, но это были его личные дефолтные свопы. Другие практически не имели с ними дело – почему то считалось, будто кредиты 2005 года качественнее кредитов 2006 года. На языке рынка облигаций они назывались «старыми». Это был самый главный аргумент: пулы кредитов, против которых он ставил, воспринимались как «относительно чистые». Чтобы доказать ошибочность подобных утверждений, Бэрри провел собственное исследование и выяснил: дефолты по пулам кредитов, на понижение которых он ставил, были почти в два раза вероятнее, чем в целом по сделкам с низкокачественными бумагами 2005 года, а обращения взыскания на недвижимость по ним – на треть. Кредиты, выданные в 2006 году, были действительно хуже кредитов 2005 года, но и последние качеством не отличались, а, кроме того, были ближе к моменту изменения процентной ставки. Для игры на понижение он выбрал самых подходящих домовладельцев.

На протяжении 2006 года и в первые месяцы 2007 года Бэрри посылал свой перечень дефолтных свопов в Goldman Sachs, Bank of America и Morgan Stanley с просьбой показать его потенциальным покупателям. Он хотел получить представление о рыночной цене. В этом, в конце концов, и заключалась официальная функция дилеров – посредничество и формирование рынка. Однако данную функцию они не выполняли. «Создавалось впечатление, что дилеры просто брали мой перечень и делали ставки сами», – говорит Бэрри. С каждым месяцем от сервисеров, отвечавших за сбор платежей по кредитам, поступали все более тревожные данные: качество кредитов, лежащих в основе облигаций, стремительно ухудшалось, тем не менее стоимость страхования этих облигаций падала. «Логика меня подвела, – сокрушается Бэрри. – Я не мог объяснить происходящее». В конце каждого дня проводился небольшой перерасчет: если рынок низкокачественных бумаг падал, банки переводили деньги ему, а если рынок укреплялся, он переводил деньги банкам. Судьба Scion Capital зависела от этих ставок, но в краткосрочной перспективе она определялась не открытым и свободным рынком, а Goldman Sachs, Bank of America и Morgan Stanley, которые ежедневно решали, принесут дефолтные свопы Майка Бэрри прибыль или убыток.

У Майка Бэрри и вправду сформировался весьма необычный портфель дефолтных свопов. Они отбирались необычной личностью, обладавшей необычным взглядом на финансовые рынки и действовавшей без оглядки на кого либо. Одно только это обстоятельство позволяло фирмам с Уолл стрит навязывать ему свои цены. Поскольку никто больше не покупал и не продавал аналогичные инструменты, определить их стоимость было крайне затруднительно, поэтому Goldman Sachs и Morgan Stanley определяли ее на свое усмотрение. Бэрри выявил закономерности в их политике управления рынком: все хорошие новости относительно рынка жилья и экономики в целом трактовались как подвод потребовать дополнительное обеспечение со стороны Scion Capital, плохие же новости рассматривались как не имеющие отношения к сделанным ставкам. Фирмы всегда заявляли, что у них нет собственных позиций, а портфель сбалансирован, но их поведение свидетельствовало об обратном. «Чистая позиция банка определялась в соответствии с выбранным ориентиром, – говорит Бэрри. – Не думаю, что эти ориентиры у них были рыночными. Скорее, они руководствовались собственными потребностями». Иными словами, причиной, по которой банки не признавали прибыль по его ставкам, было то, что они сами находились на другой стороне. «При общении с дилерами они разговаривают с тобой, глядя на свой баланс, – писал он в марте 2006 года своему юристу Стиву Друскину. – Содержание баланса и есть их точка зрения. Goldman, похоже, влез в это по уши. Они говорят так, будто с пулами ипотечных кредитов все в порядке. Ни к чему нагнетать панику. и это приносит определенные плоды. Пока они в состоянии привлекать на рынок больше денег, проблема не возникает. Именно это и происходит последние три четыре года».

К апрелю 2006 года он перестал покупать страховку на низкокачественные ипотечные облигации. При портфеле активов стоимостью $555 млн он сделал этих специфических ставок на $1,9 млрд – ставок, которые должны были бы окупиться, но пока не окупались. В мае он избрал новую тактику: стал предлагать трейдерам с Уолл стрит продать ему еще больше дефолтных свопов по приемлемой для них цене, прекрасно зная, что те откажутся. «Ни разу контрагенты не согласились продать свопы по моим ценам, – писал он в электронном сообщении. – 80–90 % позиций из моего перечня не продавались ни за какие деньги». Исправно функционирующий рынок учитывает новую информацию в ценах бумаг; этот же многомиллиардный рынок даже не пошевелился. «Одно из старейших правил в мире инвестиций гласит: если вы прочли о событии в газете – уже слишком поздно, – говорит Бэрри. – Так оно и есть, но только не в этот раз». Стив Друскин чем больше знакомился с рынком, тем больше удивлялся тому, насколько он контролировался. «Поразительнее всего то, что они сумели создать из этих воображаемых бумаг целый рынок, – говорит он. – Это же не реальные активы». Словно Уолл стрит решила позволить всем и каждому спекулировать на пунктуальности коммерческих авиалиний. Вероятность прибытия рейса United Flight 001 точно по расписанию зависит от погоды, неполадок, опытности пилота и много еще от чего. Но вероятность изменения графика можно было не принимать во внимание, пока самолет не приземлится, вовремя или с опозданием. Крах ипотечных кредиторов вроде Ownit и ResCap и убытки по пулам низкокачественных кредитов выше ожидаемых не имели значения. Значимым было лишь то, что имело значение с точки зрения Goldman Sachs и Morgan Stanley.

Крупнейший в мире рынок капитала был на самом деле не рынком, а чем то еще – только вот чем? «Я фактически пытаюсь убедить своих контрагентов в том, что неизменный проигрыш свидетельствует о мошенничестве на рынке дефолтных свопов, – писал Бэрри в электронном письме своему инвестору. – Что если дефолтные свопы – фальсификация? Я не могу отделаться от этого вопроса и думаю, никогда раньше у меня не было столько оснований считать именно так. В этом году мы не должны потерять 5 % на дефолтных свопах». Своему продавцу из Goldman Sachs он писал: «Я думал, что играю на понижение рынка жилья, но это не так, ведь дефолтные свопы сфальсифицированы?» Когда спустя несколько месяцев Goldman Sachs объявил о том, что отчисляет $542 000 на каждого сотрудника в бонусный фонд 2006 года, он снова написал: «Как бывший посетитель автозаправок, парковок, врач стажер и в настоящее время сексуальный раб Goldman Sachs я оскорблен».

В середине 2006 года до него стали доходить слухи о других инвестиционных менеджерах, которые делали аналогичные ставки. Некоторые даже звонили ему с просьбой о помощи. «Мне столько раз говорили, что я должен выйти из сделки, – рассказывает Бэрри. – А я смотрел на этих людей и думал: как здорово, что у них есть возможность войти в сделку». Если бы рынок был хоть чуточку рациональным, ему бы уже давно пришел конец. «Крупнейшие в мире фонды воспользовались моими идеями и скопировали мою стратегию, – писал он в одном из электронных писем. – Поэтому, если это случится, не только Scion заработает деньги. Но и всем это сделать не удастся».

На душе у Бэрри скребли кошки. «Такое впечатление, будто я пожираю сам себя», – писал он жене в середине сентября. Источником его печали служили, как и всегда, другие люди. Больше всего хлопот ему доставляли собственные инвесторы. Когда в 2000 году он создал фонд, то оглашал только квартальную прибыль, предупредив инвесторов о том, что не будет информировать их о своих планах. Теперь они требовали отчетов каждый месяц, а то и каждые две недели и постоянно докучали вопросами об обоснованности его пессимизма. «Я практически убедился: чем лучше идея и чем прогрессивнее мыслит менеджер, тем больше инвесторы вас ругают», – говорит он. Его не очень волновало, насколько прогнил рынок ценных бумаг, поскольку он верил: рано или поздно на нем восторжествует здравый смысл. Компании либо разоряются, либо процветают. Кредиты либо погашаются, либо нет. Но люди, чьими деньгами он управлял, были неспособны эмоционально дистанцироваться от рынка. Они реагировали на те же поверхностные раздражители, что и весь прогнивший рынок низкокачественных ипотечных бумаг, и пытались заставить Бэрри подстраиваться под рыночное безумие. «Я изо всех сил стараюсь не терять выдержку, – обращался он в письме к одному из инвесторов. – Но я не могу быть терпеливее своих инвесторов». В ответ на жалобы другого инвестора он писал: «Умный менеджер хедж фонда – это тот, у кого есть правильная идея и кого инвесторы покидают как раз перед тем, как идея начнет приносить деньги». Когда он зарабатывал для них гигантские деньги, их не было видно и слышно; но как только он начал немного терять, они набросились на него с сомнениями и подозрениями:

– На мой взгляд, дефолтные свопы – это чудовище, которое тащит нас в море. Это повторение истории про старика и море.

– Когда, по вашему, прекратятся потери? (В августе опять 5 % ное снижение.) Ваша нынешняя стратегия более рискованна?

– Я физически страдаю из за вас. Как вы посмели?

– Можете объяснить, почему мы теряем деньги на этой позиции? Если потенциальные потери фиксированы, то, учитывая, сколько мы уже потеряли, они должны составлять незначительную часть портфеля.

Последний вопрос возникал уже не раз: почему человек, отбирающий акции, теряет столько денег на одной экзотической позиции рынка облигаций? И он пытался дать на него ответ: нужно выплачивать ежегодную премию в размере примерно 8 % от портфеля, пока существуют базисные кредиты: скорее всего, около пяти лет, но, возможно, что и все 30. Восьмипроцентный платеж за пять лет составит 40 %. Если стоимость дефолтных свопов упадет наполовину, Scion потеряет в результате переоценки позиции по рынку 20 %.

Что хуже всего, в контрактах на дефолтные свопы был пункт, позволявший крупным фирмам с Уолл стрит аннулировать сделки с Scion, если активы последнего упадут ниже определенного уровня. Возникла реальная угроза подобного исхода. Большинство инвесторов Бэрри приняли условие о «замораживании» капитала и два года не имели права изымать деньги по собственному желанию. Но из $555 млн, имевшихся в его распоряжении, $302 млн можно было вывести уже в конце 2006 – середине 2007 года, и инвесторы выстроились в очередь, требуя назад свои деньги. В октябре 2006 года цены на американскую жилую недвижимость продемонстрировали рекордное падение за последние 35 лет. Всего за несколько недель до того, как с ABX, индексом ипотечных облигаций класса «три В», произошло первое «кредитное событие» (т. е. убытки), над фондом Майкла Бэрри, который к этому времени полностью сконцентрировался на игре против низкокачественных ипотечных бумаг, нависла угроза бегства инвесторов. «Мы впали в клиническую депрессию, – говорит один из аналитиков Бэрри, которых тот непонятно для чего нанимал, поскольку все исследования предпочитал проводить самостоятельно. – На работу ходить не хотелось. Сделка оборачивалась против нас, а инвесторы стремились выйти из игры».

Однажды вечером, когда Бэрри жаловался жене на полное отсутствие долгосрочной перспективы на финансовых рынках, его осенило: соглашение с инвесторами давало ему право держать их деньги, если те были вложены в «ценные бумаги, для которых отсутствует публичный рынок или которые являются неликвидными». Решение о наличии публичного рынка для той или иной ценной бумаги оставалось за менеджером. Если Майкл Бэрри считал, что такого рынка нет – что он, например, временно не функционирует или является мошенническим, – ему дозволялось перевести инвестиции на отдельный счет. Другими словами, инвесторы не могли получить свои деньги обратно до тех пор, пока сделанная ставка не принесет результата.

И он принял единственно правильное и логичное, на его взгляд, решение: перевел дефолтные свопы на отдельный счет. Жаждавшие вернуть свои деньги инвесторы, среди которых был и Gotham Capital, первым поддержавший фонд, узнали об этом решении из лаконичного письма: Бэрри заморозил примерно 50–55 % их денег. За этим письмом последовал квартальный отчет, который, по замыслу Бэрри, должен был немного поднять всем настроение. Но таким уж он уродился: ему было наплевать на то, что о нем думают окружающие. И по другому он, похоже, не умел. Его письмо больше смахивало не на извинение, а на агрессивный наскок. «Сейчас я с еще большим оптимизмом смотрю на будущее портфеля, и это не имеет отношения к акциям» – так оно начиналось. Далее Бэрри объяснял, что открыл позицию на рынке, которой должны завидовать все инвестиционные менеджеры. Он сделал ставку не на «жилищный Армагеддон» (хотя и подозревал его приближение), а на «худшие 5 % кредитов, выданных в 2005 году». Инвесторы должны радоваться. Судя по тону письма, Бэрри считал, что поставил мир на колени, хотя, по идее, должен был чувствовать, что это мир поставил на колени его. Один из крупнейших нью йоркских инвесторов отправил ему электронное сообщение: «Я бы поостерегся жонглировать фразами вроде “Мы заняли короткую позицию в портфеле ипотечных бумаг, что сделал бы каждый, если бы понимал существующую ситуацию” и “Рано или поздно кому то из крупнейших фондов придется реально проштудировать проспект эмиссии”». Один из двух его преданных друзей по переписке заметил: «Никто, за исключением северокорейского диктатора Ким Чен Ира, не написал бы подобное письмо при убытках в 17 %».

Партнеры из Gotham Capital стали угрожать ему судебным иском. Вскоре к ним присоединились и остальные. Правда, руководители Gotham отличились: они вылетели из Нью Йорка в Сан Хосе и попытались угрозами заставить Бэрри вернуть им вложенные $100 млн. В январе 2006 года глава Gotham Джоэль Гринблатт появился на телевидении с рекламой своей новой книги. Когда его попросили назвать наиболее успешных «стоимостных инвесторов», он принялся расхваливать редкий талант по имени Майк Бэрри. Спустя 10 месяцев Гринблатт вместе с партнером Джоном Петри проделал 3000 миль, чтобы обозвать Бэрри лжецом и заставить отказаться от сделки, которую тот считал самым удачным решением за всю свою карьеру. «Если и был какой то момент в жизни, который мне бы хотелось вычеркнуть, так это вот этот, – вспоминает Бэрри. – Джоэль был мне как крестный отец, партнер в моей фирме, человек, который меня “открыл” и первым поддержал. Я уважал его, преклонялся перед ним». Сейчас, когда Гринблатт убеждал его в том, что ни один судья не поддержит решение о переводе на отдельный счет явно ликвидных бумаг, все чувства, питаемые Бэрри к этому человеку, испарились. Когда Гринблатт попросил список низкокачественных ипотечных облигаций, на понижение которых играл Бэрри, тот отказал ему. Гринблатт видел ситуацию так: он дал этому парню $100 млн, а он не желает не только их возвращать, но даже говорить с ним.

В чем то Гринблатт был прав. Переводить на отдельный счет несомненно ликвидные инвестиции было не принято. Майкл Бэрри мог бы ликвидировать свою ставку против рынка низкокачественных ипотечных облигаций по не очень высокой цене. Немалое число инвесторов полагало, что Майк Бэрри просто не хочет мириться с рынком: он принял неверное решение и не желает признавать убыток. Но в глазах Бэрри мнение рынка было мошенническим, а Джоэль Гринблатт не ведал, о чем говорил. «Было совершенно очевидно, что они до сих пор не понимают сути позиции в дефолтных свопах», – говорит он.

Бэрри прекрасно знал, что многие из тех, кто доверил ему деньги, теперь его ненавидели. Поэтому ему пришлось: а) закрыться в своем офисе и еще чаще и громче, чем обычно, кричать: «Отвалите!»; б) научиться презирать собственных инвесторов; в) пытаться разъяснять им свои действия, хотя те не желали его слушать. «Я бы посоветовал вам меньше говорить и больше слушать, – писал его юрист Стив Друскин в конце октября 2006 года. – Они затевают против вас судебный процесс».

«Это было интересно, – говорит Кип Обертинг, который свел Бэрри с другим крупным инвестором, компанией White Mountains. – Ведь он четко разъяснял свои действия. К тому же заработал для инвесторов кучу денег. Казалось, люди не отвернутся от него». Они не только отвернулись, но побежали от него со всех ног. Они его ненавидели. «Не понимаю, почему люди не видят, что я не желаю им плохого», – расстраивался Майкл Бэрри. Поздно вечером 29 декабря он в одиночестве сидел в своем кабинете и писал электронное сообщение жене: «Все это так меня угнетает; мне бы хотелось пойти домой, но сейчас я дико зол и подавлен».

В январе 2007 года, как раз перед поездкой Стива Айсмана и Чарли Ледли в Лас Вегас, Майкл Бэрри принялся составлять отчет, объяснявший инвесторам, почему, несмотря на 10 % ный рост индекса S&P, он потерял 18,4 %. Тот, кто инвестировал в его фонд с самого начала, получил за прошедшие шесть лет прибыль в размере 186 % по сравнению с 10,13 % по индексу S&P 500. Однако долгосрочный успех Бэрри больше никого не убеждал. Его оценивали по результатам за месяц. «За последний год мои показатели были ниже показателей коллег и друзей на 30–40 процентных пунктов, – писал он. – Инвестиционный менеджер не может без всяких последствий из никого превратиться в человека, которого сперва все дружно превозносят, а потом так же дружно поливают грязью». И таким последствием стала твердая уверенность в своей правоте и ошибочности мнения финансового рынка. «Я всегда считал, что благодаря упорному труду один талантливый аналитик в состоянии охватить значительную часть инвестиционного ландшафта, и это убеждение остается неизменным».

После этого Бэрри вновь обратился к своим дефолтным свопам: все существенные факты указывали на успешный исход. Всего за два последних месяца обанкротились три крупных ипотечных кредитора. По прогнозам Центра ответственного кредитования (Center for Responsible Lending), в 2007 году 2,2 млн заемщиков потеряют свои дома, а каждый пятый получатель ипотечного кредита, выданного в 2005 году, объявит дефолт.

Майкл Бэрри как нельзя лучше подходил на роль злодея с Уолл-стрит. Его квартальные отчеты, которые он считал конфиденциальными, постоянно просачивались в прессу. В одном из специализированных журналов появилась мерзкая статья, автор которой утверждал, что, переведя инвестиции на отдельный счет, Бэрри повел себя неэтично. Бэрри был уверен: статью заказал один из его инвесторов. «Майк вовсе не был параноиком, – заявил нью йоркский инвестор, наблюдавший за действиями прочих нью йоркских инвесторов Scion Capital. – На него просто спустили всех собак. Представляя Бэрри Плохишом, его превращали в этакого жадного социопата, который хочет заграбастать все деньги. К тому же он всегда мог снова стать невропатологом. Это первое, к чему каждый норовил прицепиться: Майк был врачом». До Бэрри стали доходить странные слухи. Он будто бы бросил жену и пустился в бега. Он будто бы перебрался в Южную Америку. «В последнее время я веду на удивление бурную жизнь», – сообщал он одному своему приятелю по переписке.

Учитывая происходящее в последнее время, я решил переговорить со многими нашими инвесторами – впервые за всю историю фонда. То, что я услышал, выбило меня из колеи. Складывается впечатление, что инвесторы просматривали мои письма по диагонали, а многие верили не анализу и фактам, а слухам и сплетням. Говорят, что я создал фонд прямых инвестиций, пытался приобрести венесуэльскую золотодобывающую компанию, создал независимый хедж фонд Milton's Opus, развелся, обанкротился, никогда не раскрывал информацию по сделкам с деривативами, взял в долг $8 млрд, два последних года жил в Азии, обозвал всех на Уолл-стрит идиотами, перекачал весь капитал на свой личный счет и превратил Scion в очередной Amaranth. И все это чистая правда.

Бэрри никогда не соответствовал типичным представлениям о менеджере хедж фонда. Он по многу дней подряд ходил на работу в одних и тех же шортах и футболках. Отказывался надевать туфли со шнурками, часы и даже обручальное кольцо. Чтобы успокоиться на работе, врубал тяжелый металл. «Думаю, окружающие терпели все эти причуды, пока дела шли хорошо, – говорит он. – Но как только возникли трудности, причуды превратились в признаки некомпетентности и неуравновешенности – даже по мнению сотрудников и деловых партнеров».

После конференции в Лас Вегасе рынок понизился, а потом восстанавливался до конца мая. По мнению Чарли Ледли из Cornwall Capital, интриганы из банков с Уолл стрит, рейтинговых агентств и правительственных регулирующих органов развращали финансовую систему США. Стив Айсман из FrontPoint Partners считал рынок бестолковым и бредовым: в финансовой культуре, где за кратковременной паникой следовал головокружительный подъем, любая продажа по сниженным ценам рассматривалась как очередная возможность для покупки. Майклу Бэрри рынок низкокачественных ипотечных бумаг представлялся сплошными махинациями, которые проворачивались отделами по работе с низкокачественными облигациями. «Учитывая масштабное мошенничество со стороны наших контрагентов, идея выведения дефолтных свопов с отдельного счета больше не рассматривается», – писал он в конце марта 2007 года.

Первая половина 2007 года стала очень странным периодом в истории финансов. Реальные факты, связанные с состоянием рынка жилья, все больше расходились с ценами облигаций и стоимостью страховки на облигации. Крупные фирмы с Уолл стрит предпочитали попросту игнорировать неприятные сведения. Однако на рынке стали происходить незначительные изменения, которые сразу же отражались входящей электронной почтой Майкла Бэрри. Его продавец из Citigroup прислал ему 19 марта первый серьезный анализ пула ипотечных кредитов. Эти кредиты относились не к категории низкокачественных, а к категории Alt A. Правда, продавец все равно пытался расписать, какая доля пула состояла из кредитов с выплатой только процентов, какой процент составляли дома, в которых проживали собственники, и т. д. Так поступает человек, которого интересует кредитоспособность заемщиков. «Когда я анализировал эти пулы в 2005 году, – писал Бэрри в письме, уподобившись Стэнли, наблюдавшему за туристами, которые топали по тропе, проложенной им в джунглях, – брокерские фирмы не занимались ничем, даже отдаленно похожим на подобный анализ. Я рассматривал скрытые вторые ипотеки как индикатор финансовых затруднений покупателей и использовал в качестве весомого критерия в процессе отбора. Но в то время никто из торгующих деривативами понятия не имел, о чем я говорю, и никто в них особо не вникал». В период затишья с февраля по июнь 2007 года они вдруг обрели значимость. Рынок лихорадило. В первом квартале 2007 года Scion Capital вырос почти на 18 %.

А потом что то случилось – хотя поначалу было трудно понять, что именно. 14 июня обанкротились два хедж фонда, работавших с низкокачественными ипотечными облигациями и фактически принадлежавших Bear Stearns. За последующие две недели публично торгуемый индекс низкокачественных ипотечных облигаций с рейтингом «три В» упал почти на 20 %. Тогда то, по мнению Бэрри, Goldman Sachs испытал нервный срыв. Его самые крупные позиции были открыты в Goldman, который то ли не хотел, то ли не мог определить их стоимость и необходимый размер обеспечения, перемещаемого туда сюда. В пятницу, 15 июня, исчезла продавец Бэрри из Goldman Sachs Вероника Гринштайн. Он и писал, и звонил ей, но она не отвечала. В следующий понедельник Гринштайн объявилась и объяснила, что «уезжала на денек».

«Это типичное явление в тех случаях, когда ситуация на рынке складывается в нашу пользу, – писал Бэрри. – Люди заболевают, пропадают по необъяснимым причинам».

20 июня Гринштайн сообщила Бэрри о том, что в Goldman Sachs произошел «системный сбой».

«Как забавно, – ответил Бэрри. – Из Morgan Stanley пришло почти такое же сообщение. А продавец из Bank of America рассказывает о перебоях в подаче электроэнергии. Для меня все ваши “системные сбои” – не что иное, как попытка оттянуть время, чтобы хоть как то разобраться в хаосе». Продавец из Goldman попыталась было возразить: мол, даже при падении индекса низкокачественных ипотечных облигаций рынок страхования даже не пошелохнется. Но говорила она по своему мобильному, а не офисному телефону, переговоры по которому записывались.

Банки теряли почву под ногами. Все без исключения. На протяжении без малого двух лет в конце каждого месяца Бэрри наблюдал, как трейдеры с Уолл стрит переоценивают позиции не в его пользу. В конце каждого месяца его ставки против низкокачественных ипотечных облигаций таинственным образом обесценивались. Конец месяца случался и тогда, когда трейдеры отсылали руководству отчеты о прибылях и убытках. 29 июня Бэрри получил сообщение от продавца из Morgan Stanley Арта Рингнесса, в котором говорилось, что Morgan Stanley желает удостовериться в «справедливости переоценки». На следующий день аналогичное сообщение поступило из Goldman Sachs. Впервые за два года Goldman Sachs в конце месяца не обернул его ставку против него самого. «Впервые они подходили к переоценке наших позиций так тщательно, – замечает Бэрри, – а все потому, что сами участвовали в этих сделках». Рынок наконец то осознал, что серьезно болен.

В тот момент, когда Goldman проявил такой интерес к сделке Бэрри, рынок испытал мощное потрясение. Налицо были признаки всеобщего помешательства: теперь все горели желанием с ним пообщаться. Morgan Stanley, который ранее отказывался верить негативным новостям на рынке низкокачественных бумаг, позвонил с просьбой продать все, что у него есть, «в любом объеме». До Бэрри дошли слухи – вскоре подтвердившиеся, – что принадлежавший Goldman Sachs фонд под названием Global Alpha понес колоссальные убытки по низкокачественным бумагам и что Goldman, ранее игравший на повышение, спешно переориентируется на ставки против рынка низкокачественных ипотечных бумаг.

Именно об этом он говорил своим инвесторам еще летом 2005 года, когда просил просто проявить выдержку.

У сомнительных ипотечных кредитов на три четверти триллиона долларов наступил срок перехода от завлекающих ставок к новым, более высоким. Тот пул кредитов, на понижение которого Бэрри сделал ставку, OOMLT 2005–3, наглядно показывал общую ситуацию. OOMLT 2005–3 – это краткое обозначение пула низкокачественных ипотечных кредитов, выданных Option One – компанией, чей генеральный директор выступал с речью на конференции в Лас Вегасе. Именно посреди его выступления Стив Айсман вышел из зала, предварительно показав ноль. Большинство кредитов выдавалось с апреля по июль 2005 года. С января по июнь 2007 года показатели по пулу – просрочки по выплатам, процент банкротств, процент обращений взыскания на недвижимость – оставались относительно стабильными. Убытки были намного выше, чем предполагалось рейтингами облигаций, выпущенных под эти кредиты, однако не слишком менялись из месяца в месяц. С 25 февраля по 25 мая (25 го числа каждого месяца поступала информация о перечисленных средствах) суммарный показатель банкротств, просрочек и обращений взыскания по пулу OOMLT 2005–3 вырос с 15,6 до 16,9 %. К 25 июня общее число дефолтов по кредитам подскочило до 18,68 %. В июле оно выросло уже до 21,4 %, в августе – до 25,44, а в конце года остановилось на отметке 37,7 %. Иными словами, больше трети заемщиков из пула перестали производить выплаты по кредитам. Убытки могли уничтожить не только облигации, на понижение которых ставил Майкл Бэрри, но и облигации с более высоким рейтингом из той же башни. Тот факт, что паника на Уолл стрит началась до 25 июня, навела Майка Бэрри на мысль: фирмы с Уолл-стрит используют внутреннюю информацию по платежам. «Сервисеры нередко принадлежали дилерам, – писал он, – и поэтому последние могли знать об ухудшении показателей».

За месяцы, предшествовавшие краху OOMLT 2005–3, – и всех прочих пулов ипотек, на которые он купил дефолтные свопы, – Майкл Бэрри не раз обращал внимание на высказывания Бена Бернанке и Генри Полсона, министра финансов США. Каждый неоднократно повторял, что не прогнозирует «массовой паники» на финансовых рынках, вызванной убытками по низкокачественным ипотечным кредитам. «Когда в 2005 году я впервые начал продавать в короткую эти ипотеки, – писал Бэрри в электронном письме, – то точно знал, что ставки не окупятся в течение двух лет. Причина проста. Огромное количество ипотечных кредитов, выданных за последние годы, имели одну особенность – период завлекающей ставки. Период завлекающей ставки у кредитов 2005 года только сейчас подошел к концу, а у кредитов 2006 года он истечет лишь в 2008 году. Неужели здравомыслящий человек в начале 2007 года, в разгар величайшей аферы с завлекающими ставками, действительно может думать, что крах рынка низкокачественных ценных бумаг не приведет к панике? А это ведь еще цветочки».

Трейдеры по низкокачественным ипотечным облигациям играли на их повышение и ошиблись – и теперь отчаянно старались продать свои позиции или купить страховку. Дефолтные свопы Майкла Бэрри нежданно негаданно вошли в моду. Правда, его по прежнему шокировала медлительность, с которой рынок перерабатывал существенную информацию. «Все эти сделки, без сомнения, привязаны к дате изменения процентной ставки, – говорит он, – а изменение процентной ставки только стимулирует новый виток падения. Я никак не мог поверить в происходящее. Мне казалось, кто то обязательно должен был предвидеть события до июня 2007 года. Если глаза у аналитиков с Уолл стрит открылись только после июньских событий, то я не могу представить, чем они вообще целыми днями занимаются?»

К концу июля ситуация стремительно менялась в его пользу – а он читал о гениальных личностях вроде Джона Полсона, которые делали такие же ставки через год после него. Новостная служба Bloomberg News опубликовала статью о нескольких людях, которые предвидели грядущую катастрофу. Только один из них работал трейдером по облигациям в крупной фирме с Уолл стрит: никому доселе не известный Грег Липпманн из Deutsche Bank. Ни о FrontPoint, ни о Cornwall в статье не упоминалось, а инвестор, о котором следовало сказать в первых строках, в одиночестве сидел в своем офисе в Купертино, Калифорния. Майкл Бэрри разослал статью из Bloomberg News всем сотрудникам, сопроводив примечанием: «Липпманн претворил мою идею в жизнь. Честь ему и хвала». Его собственные инвесторы, чьи вложения он увеличил вдвое, а может быть и больше, проглотили язык. От них не последовало ни извинений, ни благодарности. «Никто не соизволил прийти и сказать: “Да, ты был прав”, – вспоминает Бэрри. – Все хранили молчание. Необыкновенное молчание. Это молчание выводило меня из себя». С инвесторами он продолжал общаться старым излюбленным методом – посредством писем. В начале июля 2007 года, когда произошел обвал рынка, он поднял интересный вопрос. «Почему так мало говорят об инвесторах, которым неприятности на рынке низкокачественных ипотечных бумаг нанесли серьезный ущерб?.. Почему мы не слышим об очередном Long Term Capital?»
Содержание Далее

Что такое фондовая биржа