Е. А можно, я скажу Розалинде? А можно, я скажу Харриет?

Джентльмен, рассказавший эту историю, работает на Уолл-стрит и активно участвует в торгах.

– Моя бабушка, – говорит он, – словно сошла с портретов милых старушек кисти Нормана Рокуэлла. Седые волосы, маленькие старомодные очки, черное платье, типичные старушечьи туфли. Как вам известно, мой дед работал на Уолл-стрит, и бабушка осталась вполне обеспеченной особой: доверительные фонды и все такое прочее. Невзирая на то, что она прожила с моим дедом пятьдесят два года, она никогда не могла отличить акции от облигаций. Однажды вечером она звонит мне и говорит, что хочет открыть у меня брокерский счет. Я говорю, что занимаюсь не теми акциями, которые подошли бы ей, для нее наилучший вариант – это «Джерси» по доллару за акцию, но она уперлась и настаивает. Я говорю ей: хорошо, но с условием никому об этом не рассказывать – прочие члены семьи эту затею вряд ли одобрили бы.

И вот мы открываем счет, и я говорю ей о пакете очень нервных акций, который собираюсь купить. Она тут же принимает самый заговорщический вид. «Великолепно, – говорит она. – А можно, я скажу Розалинде?» Розалинда – это ее подруга. Бабушке семьдесят девять, Розалинде восемьдесят один. Я говорю: конечно, Розалинде можно сказать. «А можно, я скажу Харриет?» Харриет – это еще одна ее подруга, и этой Харриет восемьдесят три. Все три старушки прекрасно обеспечены, банк Моргана управляет фондами, которые им оставили мужья, дети обеспечены, внуки иногда приезжают проведать их в воскресенье. И вдруг вся эта старушечья команда начинает гоняться за «горячими» компьютерными акциями.

В общем, дела идут своим чередом, и старушки делают неплохие деньги. И тут я натыкаюсь на настоящее сокровище. Маленькая электронная компания с приличной прибылью, ее акций на свободном рынке немного – и почему-то никто ее до сих пор не раскопал. «Потрясающе!» – говорит моя бабушка, покупая эти акции. К этому времени бабушка уже сделала по пять долларов на каждый вложенный ею. «А можно, я скажу Розалинде?» – говорит она с опять-таки самым заговорщическим видом. Я представляю себе этих милых старушек в их традиционном кафе, где они пьют свой послеполуденный сок, в черных платьях и черных туфлях – и говорю: конечно, Розалинде можно сказать.

Как я уже сказал, этих акций на рынке не так уж много, и внезапно я обнаруживаю, что просто не в состоянии их найти для покупки. Запрашиваемая цена двадцать четыре, я протягиваю к ним руку, покупаю первый пакет в две сотни акций, и они тут же летят вверх на двадцать восемь, бабах! Я звоню дилерам. Я навожу справки – бесполезно, акции продолжают от меня удирать. Еще кто-то скупает их пачками! Бабах – и они уже по тридцать три! Тогда очень аккуратно, очень скрытно, буквально на цыпочках, я начинаю вынюхивать на Стрит, в чем же тут дело. Но никто ничего не знает, кроме того, что моя информация абсолютно верна, – кто-то их действительно скупает, но никто не знает, кто именно.

Вы уже, конечно, догадались – меня это тоже как-то враз осенило. Бабушка сказала Розалинде и Харриет, а каждая из них тоже сказала паре своих подружек, и теперь группа старушек в маленьком кафе накапливает массивную позицию по этим акциям и начисто рушит всю мою игру. И я звоню ей, разозленный до предела. У этих старушек покупательная сила начинает делаться больше, чем у Английского национального банка.

– Бабушка, – говорю я, – я согласился: Розалинде ты можешь сказать. Но одной своей подруге. Розалинде. А теперь вы все выдергиваете эти акции у меня из-под носа!

– Адель и Дороти тоже хотели купить немного, – говорит бабушка.

– Руки прочь от моей находки, – говорю я. – Тебе вообще не полагалось бы иметь дело с такими акциями.

– Это еще почему? – говорит бабушка. – Должна же я иметь в пакете активные растущие компании. Должна же я что-то накопить на старость.

– Я, так и быть, пропущу мимо ушей твое замечание насчет накопить на старость. Банк Моргана прекрасно делает эту работу, – говорю я.

– Я проверила акции, которые для меня держит банк Моргана, – говорит бабушка. – Скукотища. Они вообще никуда не двигаются.

– Слушай меня внимательно, – говорю я очень резким тоном. – Если ты и твои подруги не оставите мою компанию в покое, я никогда больше ни о каких акциях тебе ничего не скажу!

– Не говори так, пожалуйста, не надо так говорить, – произносит бабушка жалобным голосом.

– Тогда веди себя прилично, – говорю я.

– Когда тебе восемьдесят, – тихо говорит бабушка, – то тебе очень одиноко. Я вам всем надоела, я это знаю. Мне хочется, чтобы хотя бы мои подруги мне звонили. И сейчас у меня самое веселое время в жизни! Не отбирай у меня эти акции...

И что я мог ей сказать?

Содержание

Далее