Глава 24

Рынок неизменно растет уже на протяжении нескольких месяцев. Похоже на те урожайные деньки, которые были у меня в «Галеон». Я с нетерпением жду времени, когда начнут вручать бонусы, и работаю над своей целью в миллион долларов, потому что мне нужны деньги. Моя зарплата, теперь около двухсот тысяч долларов, едва покрывает счета. Помимо арендной платы за трехуровневую квартиру мне также нужно оплачивать услуги персональных шопперов в «Барнис», плюс пару раз в год съездить в отпуск; в последний раз я ездил в Канкун с Ренди и еще парой ребят из «белого дома»; за лето я потратил порядка пятнадцати тысяч, чтобы покрыть свою часть арендной платы за Хэмптонс.

Не то чтобы я переживаю, что у меня кончатся деньги. Если я и не получу миллион, то самое «число», как это называют на Уолл-стрит, я знаю, что мой бонус составит, по меньшей мере, семьсот-восемьсот тысяч. И, думаю, такую же сумму, если не больше, я буду получать каждый год в течение последующих двадцати лет. Я воспользовался советом Ларри и «привязал» себя к размеру доходов. И самое главное, что может дать такая сумма денег, – свобода. Я больше не обращаю внимания на ценники. Если я хочу чего-то, то я просто это покупаю. Если я хочу куда-то поехать, я еду. Я никому не должен ни цента.

И, если посмотреть в целом, я приобрел эту свободу, делая противоположное тому, что делает большинство успешных трейдеров. На Уолл-стрит есть аксиома, которая звучит примерно так: если ты хочешь зарабатывать серьезные деньги, ты должен быть готов к тому, что наживешь врагов. Если бы у Гэри Розенбаха был фамильный герб, на нем бы следовало выбить эти слова. А уж он точно зарабатывает серьезные деньги. В 2003 году первая сотня трейдеров мира заработает в сумме около шести миллиардов долларов при среднем доходе в 25 миллионов. И Гэри – один из них. Но можно заполнить целый самолет «Гольфстрим G6» людьми с Уолл-стрит, которые ненавидят его. Я не понимаю, как он может так жить. Я не знаю, что бы я делал, если бы знал, что люди ненавидят меня. Нравиться – это больше, чем моя бизнес-модель. Это – самая важная вещь в моей жизни.

У большинства людей на Уолл-стрит существуют какие-то ограничения, которые они сначала устанавливают, а потом сами же «стирают». Жадность и власть являются, возможно, самыми распространенными «ластиками». Но есть и менее явные причины для снижения своих стандартов: жена хочет переехать в дом побольше, дети скоро пойдут в колледж, у тебя роман с девушкой-стажером, а все это значит, что тебе нужно зарабатывать больше денег, и та граница, которую, казалось, ты никогда не перейдешь, уже не выглядит такой неприступной. Я это понимаю. Но я также понимаю, что вне зависимости от того, как дальше будет складываться моя карьера, я никогда не окажусь в ситуации, в которой люди будут ненавидеть меня. Я уволюсь прежде, чем это произойдет.

И вот однажды утром на моем телефоне загорается лампочка «Джи Пи Морган». Трейдер по продажам говорит мне, что технологическая компания, которая работает в области услуг по предоставлению медицинской информации, планирует провести вторичное размещение акций, что-то вроде первичного размещения по акциям, которые уже публично торгуются. Название компании – «Олскриптс Хэлскеа Солюшнз», тикер MDRX. В «Аргус» у нас есть фокус-список тех акций, которые мы хотим приобрести, и уже какое-то время ждем нормальной цены на них. «Мой» парень из «Джи Пи Морган» говорит мне, что они предлагают два миллиона акций со скидкой по сравнению с ценой закрытия. Великолепно. Я говорю об этом Кришену. «Покупай все», – отвечает он.

Нет никакой надежды на то, что мы получим все два миллиона акций. «Джи Пи Морган» должен удовлетворить многих клиентов. Но если мы просим все акции, то они понимают, насколько сильно мы хотим этот пакет. И поскольку объем сделок, которые мы проводим с ними, очень большой, у меня есть все основания надеяться на то, что мы получим немалый кусок. Я перезваниваю этому трейдеру по продажам.

Нужно сказать, что для получения своей доли нужно некоторое время, но это обычно происходит до того, как акции поступают в открытую продажу. Я неплохо представляю себе, сколько мы получим. По меньшей мере, 100 тысяч акций. Мы договорились о цене в 17 долларов за штуку, а когда акции MDRX поступят в продажу, цена сразу же взлетит до 19 долларов, и я уже начинаю подсчитывать прибыль по сделке. Но минуты идут, а тот трейдер мне не перезванивает. Я звоню ему сам, но он не берет трубку. Я звоню снова. Отвечает незнакомый мне парень и просит подождать. Я кидаю трубку. Кришен подходит к моему столу и спрашивает, что случилось. Я говорю ему, что мы еще не получили свою часть акций.

Меня нелегко разозлить, и я очень редко повышаю голос. Спустя несколько месяцев после того, как я начал работать в «Морган Стенли», дядя Такер пригласил меня на ужин. Когда он спросил, как у меня дела на работе, я рассказал ему о двух брокерах, которые орут весь день. «Терни, в этом бизнесе очень много людей, которые кричат постоянно, – сказал он. – Они кричат так много, что их никто не слушает. Но если ты обычно не кричишь, то когда это все-таки случается, люди, как правило, прислушиваются к тебе». Когда парень из «Джи Пи Морган» снова берет трубку, я объясняю ему, что хочу получить свою долю акций. Я не кричу, но мои слова тщательно подобраны и звучат угрожающе.

«И я хочу ее сейчас же», – говорю я. Он отвечает мне что-то невразумительное в духе того, что заявок на акции поступило слишком много. Как будто зачитывает фразу из руководства «Как разговаривать с недовольным клиентом». И вот тогда я теряю терпение. «Отдай мне мою хренову долю», – кричу я. Я кидаю трубку. Спустя десять минут мне перезванивает мой трейдер и рассказывает то, что он реально знает.

«Извини, Терни, – говорит он, – вас исключили из сделки».

Сначала я не понимаю, как на это реагировать. Меня никогда не исключали из сделки, ни в «Галеон», ни в «Аргус», и даже в сделках, не относящихся к медицине. A MDRX – это медицинские акции. Какой-то бред. Но замешательство быстро сменяется подозрением. «Кто принял это решение?» – спрашиваю я парня. Он клянется, что не знает.

«Я постараюсь выяснить», – говорит он своим писклявым голосом.

«Да уж, узнай», – говорю я и кладу трубку.

Я в бешенстве. Я начинаю по очереди звонить тем людям, которые могут что-то об этом знать, и все как один увиливают от ответа. Я звоню трейдерам из «медицинской мафии». Они все до единого получили свою долю. Они не говорят, сколько акций, да я и не спрашиваю. Если бы я их прижал, они вполне могли бы проболтаться. Но есть такое неписаное правило – не делиться такой информацией. Продающая сторона взбесится, если мы будем делиться друг с другом информацией, сколько акций получили по той или иной сделке. Но сейчас мне вообще наплевать, кто там взбесится. Все медицинские хедж-фонды, с которыми я разговариваю, меньше «Аргус». Обычно их доля это и отражает – мы всегда получаем больше акций. Я перезваниваю своему трейдеру из «Джи Пи Морган». В этот раз ему есть что рассказать.

По какой-то причине, говорит он, такое указание поступило напрямую из отдела торговых операций его банка, чего никогда не происходит. Я спрашиваю, кто был в отделе в тот момент. Когда он называет имя, я чувствую, как вены вздуваются на шее. Я знаю этого трейдера. Он проходил собеседования в «Галеон», когда я работал там. Он очень хотел получить у нас позицию, но его не взяли. Но также я знаю, что он не сдался. А еще я знаю, что он усердно целовал в зад моего заклятого врага.

Я никак не соприкасался с Гэри Розенбахом с тех времен, когда он попытался саботировать мою работу в «Аргус» в самом ее начале. Но он, тем не менее, не исчез полностью из моих мыслей. Всегда парил где-то на фоне, как стервятник. И, я знаю, он про меня тоже не забыл. До меня доходили сплетни, что он говорил обо мне очень неприятные вещи, называя меня то халявщиком, то Дивой с Уолл-стрит. И я всегда понимал, что, как только ему представится шанс, он обязательно меня подставит. И это как раз сейчас и произошло.

Я связываюсь по телефону с другом Розенбаха из отдела торговых операций в «Джи Пи Морган». Он делает вид, что не понимает, почему я злюсь. Говорит мне, что такое решение приняла его фирма. Они разместили акции так, как посчитали нужным. «Расслабься, Терни, – говорит он, – вздохни глубоко».

Я повторяю его слова. «Расслабься? – говорю я. – Вздохни глубоко?» Я чувствую, что мое лицо горит, я держу телефонную трубку так крепко, что пальцы белеют. Я приказываю соединить меня с его боссом, прикладывая неимоверные усилия, чтобы не повышать голос. Мысль о том, что он получает наслаждение от моей злобы, делает эту задачу почти невыполнимой. «Никого сейчас нет», – говорит он.

«Ну, посмотрим», – отвечаю я.

Я звоню нашему исследователю-аналитику по продажам и получаю от него номер главы отдела фондовых акций «Джи Пи Морган». Его фамилия широко известна. Раньше он был одним из самых известных производственников, а сейчас, став менеджером, сидит в офисе каждый день; это один из тех случаев, когда на Уолл-стрит неправильно используют талант. Тут любят брать крутых производственников и делать их менеджерами. Я узнал, что такое «транзитивность» в восьмом классе, но не думаю, что это понятие применимо здесь. Одно не равняется другому. Он отвечает, что понятия не имеет, о чем я говорю. Я объясняю всю ситуацию, не повышая голоса. Закончив рассказ, я говорю ему спокойным и сдержанным тоном, что, если он не исправит ситуацию, я отключу его фирму от всех наших сделок, выдернув провод.

Объясню: когда ты говоришь своему трейдеру из другой фирмы, что выдернешь провод, ты тем самым делаешь очень серьезное заявление. «Провод» – это телефонная связь, посредством которой ведется бизнес. Это угроза, которую принято воспринимать всерьез. Если ты выдергиваешь чей-то провод, ты уничтожаешь их бизнес. Менеджер без конца извиняется, но говорит, что он ничего не может сделать, чтобы исправить ситуацию. Два миллиона акций того пакета, который был у них, уже переданы в руки клиентов. Акция сейчас стоит больше на три доллара, чем утром. «Я возмещу тебе потери, Терни, – говорит он. – Я обещаю».

«Этого недостаточно», – отвечаю я. И перед тем, как положить трубку, я добавляю ему: «Это неприемлемо. И просто тебе для информации – другие хедж-фонды рассказали мне, какую долю они получили».

Есть несколько причин, по которым информация о полученной доле акций обычно не раскрывается. Во-первых, как и в случае с бонусами, ты рискуешь разозлить других трейдеров. Если я, например, получил 100 тысяч акций, а вам досталось только 25 тысяч, вас это может оскорбить или обидеть. Вы можете даже обратиться к продавцу и спросить, какого хрена такое произошло, а это способно повлиять на будущие сделки. Но это также кодекс поведения, по которому мы, трейдеры, живем. Кажется почти бредом, что в хладнокровном, ожесточенном мире Уолл-стрит сохранились такие джентльменские соглашения, но они и правда существуют. Да они и должны существовать, чтобы бизнес не скатился в полную анархию. Тех, кто нарушает этот кодекс, называют «плохими парнями». И для тех, кому, как и мне, настолько важно нравиться другим людям, ничего не может быть хуже, чем попасть в число этих «плохих парней».

Но как бы ты ни опустил свою планку, ты обязательно придумаешь себе оправдание. Я пересек эту черту из соображений бизнеса, говорю я сам себе. Менеджеру в «Джи Пи Морган» теперь не остается ничего, кроме как разобраться в этой ситуации. И когда он увидит список распределенных долей, он поймет, что «Аргус» отшили, и захочет узнать почему. Для меня это уже не бизнес. Это скорее месть тем, кто, как я думаю, сговорился против меня: Розенбаху и его другу из отдела торговых операций.

На следующий день я сижу за своим столом, когда получаю сообщение через мессенджер. Оно от моего друга, который все еще работает в «Галеон». Он просит меня позвонить ему на мобильный. «Чувак, какого хрена ты творишь с нами?» – говорит он. Оказывается, Гэри вызвал каждого трейдера, работающего в фирме, в конференц-комнату и обвинил их в том, что они раскрыли информацию о распределении акций по сделке MDRX Терни Даффу. «Все здесь очень злы на тебя, – говорит мой друг. – Они думают, что ты что-то сказал. – Я совсем не подумал о том косвенном ущербе, который могут нанести мои действия. Я не знаю, что ответить. – Так ты сказал что-то?» – спрашивает друг.

В ту ночь, ложась спать, я размышляю только об одном: что же думают обо мне мои бывшие коллеги? Я не могу уснуть. Встаю, чтобы пойти выкурить сигарету на террасе. На часах уже далеко за полночь. Я сажусь на один из лежаков и закуриваю. Я понимаю, почему ребята из «Галеон» злятся на меня. Они беспокоятся о своей репутации на Уолл-стрит. Но главным образом они взбесились, потому что Гэри делает их жизнь невыносимой. Может, мне и не следовало блефовать с «Джи Пи Морган». Это было инстинктивное решение; я очень разозлился. Но единственное, чего я добился, – люди во мне разочаровались. Я точно знаю, что чувствуют те ребята из «Галеон». Я наблюдаю, как дым сигареты танцует и исчезает в черном ночном воздухе. Вся благодарность, которую я чувствовал по отношению к «Галеон» за то, чему меня научили и какие возможности дали, исчезает. Теперь я просто благодарен, что больше там не работаю. Гэри по-прежнему уверен, что может обращаться со мной, как захочет. Но когда я думаю об этом, я понимаю, что нет никаких причин считать иначе. Это та культура, в которой он вращается и всегда вращался, сколько я его знаю.

В какой-то момент в «Галеон» я просто перестал что-либо чувствовать. Они могли кричать на меня как угодно громко, и это никак на меня не действовало. Но это лишь побуждало их на еще большие издевательства. И так происходило не только со мной. Унижение было нормой жизни в «Галеон». Радж и Гэри, никогда не отличавшиеся корректным поведением, однажды вошли в офис вместе с карликом и представили его как аналитика, нанятого для того, чтобы покрывать мелкие акции. Другие их приемчики были далеко не так безобидны. Однажды, после того как я уже ушел из «Галеон», «Тазер Интернейшнл» пришли в офис на «дорожное шоу» одного из инвесторов. Радж предложил 5000 долларов самой привлекательной девушке офиса, если она согласится на то, чтобы ее ударили электрошоком. Один из сотрудников направил на женщину «тазер», и девушка собралась с духом. От удара ее ноги подогнулись, и она потеряла сознание. История также гласит, что у девушки в штанах случилась неприятность. В любом случае запах горелой плоти и кала чувствовался дольше, чем слышался смех. К черту этих парней.

Я не знаю, как много потерял «Аргус» на сделке с MDRX или сколько Гэри Розенбах и «Галеон» на ней заработали. Может, несколько сотен тысяч долларов. Да, сумма внушительная, но для миллиардного фонда она, по большому счету, погоды не делает. Но это не главное. Главное в том, что мне пора измениться. Вот он, я, чья карьера развивается молниеносно, и тут внезапно я погряз в этом дерьме. Мне наплевать на деньги. Да, я все еще расстроен, ведь мои друзья в «Галеон» думают, что я использовал их, что я подвергаю их работу риску. Но я не собираюсь позволять людям типа Гэри третировать меня, и я не собираюсь чувствовать себя виноватым за то, что дал сдачи. А если кто-то вдруг пострадает в процессе, ну, так это цена войны. Будучи нерешительным, ты наносишь больше вреда, чем делая неправильный выбор. С этого самого момента на эту войну я ставлю все. Если я хочу быть успешным трейдером, я не могу больше просто торговать акциями. Я должен быть способен убить прикладом детеныша тюленя, припарковаться на месте для инвалидов и снести здание детдома, чтобы построить на его месте стрип-клуб. На Уолл-стрит застенчивых растаптывают. И меня это достало.

Содержание

Далее