Что такое фондовая биржа

Как торговать на бирже

Что такое фондовая биржа

Как стать успешным трейдером

Стратегии биржевой торговли

Лучшие биржевые брокеры

Стратегии биржевой торговли

Лучшие биржевые брокеры

Лучший Форекс-брокер – компания «Альпари». Более 2 млн. клиентов из 150 стран. На рынке – с 1998 года. Выгодные торговые условия, ECN-счета с доступом к межбанковской ликвидности и моментальным исполнением, спреды – от 0 пунктов, кредитное плечо – до 1:1000, положительные отзывы реальных трейдеров.

Дафф Терни. Исповедь волка с Уолл-стрит. История легендарного трейдера

Автор без прикрас описывает мир Уолл-стрит, делится секретами незаконных схем, позволивших ему делать миллионы «из воздуха», и приоткрывает обычаи этого известного на весь мир сообщества. У главного героя буквально «срывает крышу» от огромных денег и вседозволенности. В конечном же итоге, он оказывается в маленькой квартирке в трущобах практически без средств к существованию.

Какой брокер лучше?         Альпари         Just2Trade         R Trader         Intrade.bar        Сделайте свой выбор!
Какой брокер лучше?   Just2Trade   Альпари   R Trader

Глава 35

Поездка до Хантингтонского залива кажется бесконечной. Скоростная трасса до Лонг-Айленда – это одна сплошная пробка. Если мы купим дом, мне придется совершать этот путь дважды в день, пять раз в неделю. Наконец мы выезжаем на круговой проезд. Должен признать, место – просто потрясающее. Возможно, оно стоит такой долгой дороги. По мере того как мы приближаемся, кажется, что огромный дом в стиле королевы Анны оживает; он построен на холме, недавно окрашен в ослепительно белый цвет и окружен гигантскими тридцатиметровыми европейскими буками. Дом буквально светится в лучах солнца. Лужайка и кусты – произведение ландшафтного искусства. Помимо бука у дома растут гибридный японский клен, который выглядит как огромный бонсай, и двадцатиметровые каштановые деревья. По всему периметру участок окружает шестиметровая оливковая изгородь. Но самая выдающаяся часть этого пейзажа мечты – сам дом, особенно терраса, которая обвивает его по кругу, как чудесный шелковый шарфик.

Джен нашла этот дом в Интернете как-то вечером, около полуночи. Я тоже не спал, смотрел ремейк фильма «Ужас Амитивиля». И только взгляд в прошлое позволяет мне оценить ироничность такого совпадения. Мы с Джен вели разговоры о том, чтобы жить в собственном доме еще со времен наших свиданий. Но Джен этого хотелось всегда куда больше, чем мне. Она – девочка с Лонг-Айленда, родилась и выросла там. Для нее дом в пригороде – что-то само собой разумеющееся; она считала это абсолютной нормой, была уверена, что только там люди могут быть счастливы. И хотя я сам тоже вырос в загородном доме, я просто влюбился в город. И жить где-либо еще мне не хотелось.

Но мое отношение изменилось после того, как я побывал в реабилитационном центре. И хотя мой приоритет на данный момент – трезвость, еще важнее сделать Джен и Лолу счастливой, а также зарабатывать много денег. Я продолжаю любить город, но переезд – это, возможно, единственный шанс спасти отношения с моей девушкой и дочерью. Да и нужно признаться, что картины того, как Лола катается на велосипеде с тренировочными колесами, едет по тропинке или играет на заднем дворе, которые я уже нарисовал себе, делают жизнь за городом привлекательной и для меня.

И если у меня и оставались сомнения в том, стоит ли нам переезжать из города, они улетучились за день до этих поисков дома на Лонг-Айленде, когда я вернулся домой с работы. Джен ждала меня в пролете двери со скрещенными руками и красным от злости лицом. Она в очередной раз поругалась с нашим соседом по лестничной площадке. Женоненавистник, расист и в целом ужасный человек, он отравлял жизнь Джен с тех самых пор, как мы переехали сюда. Он хранил всю свою рухлядь на нашей общей лестничной площадке и часто очень мерзко себя вел. «Я не могу здесь больше жить, – сказала она мне тогда. – Если ты хочешь, можешь оставаться здесь. Но я переезжаю». И я знал, что в тот момент она говорила абсолютно серьезно. Если мне нужен был финальный пинок под зад, вот он. «Хорошо, – сказал я. – Давай начнем искать».

С самого начала наших поисков мы погрузились в них с головой. Джен занялась ими так плотно, как будто это была работа с полной занятостью, а так почти и получалось – она выставила квартиру на продажу и начала поиски дома. Она проводила долгие часы за компьютером. У нее были карты, списки домов, выставленных на продажу, и телефонные номера агентов по недвижимости, и она разрабатывала наш план до минуты. Мы осмотрели каждый дом, выставленный на продажу, начиная с Бруквиля и заканчивая гаванью Колд Спринг на северном побережье Лонг-Айленда. Я не видел Джен такой счастливой с тех пор, как родилась Лола. И тогда я осознал, как эгоистично я себя вел по отношению к ней. Когда мы только познакомились, она была профессиональной певицей, только-только вернувшейся из мирового турне. Спустя всего одиннадцать месяцев с начала наших отношений она забеременела, и беременность у нее проходила так тяжело, что почти все время она проводила в кровати. Со всеми этими вечеринками и работой я почти постоянно оставлял ее в одиночку присматривать за ребенком в огромной квартире рядом с ненормальным соседом. И даже если у меня появлялись первые признаки нетерпимости в ходе бесконечных поисков идеального дома, мысль о том, как я с ней обходился, заставляла меня молчать и не высказывать свое недовольство.

В нашем плане была только одна небольшая загвоздка: я еще не нашел работу, чтобы оплачивать дом. Но когда я таки получил предложение от Берковица, все быстро встало на свои места. Мы знали, что без труда сможем продать свою квартиру. Бонусный сезон 2006 года, который я пропустил, оказался очень прибыльным, и не было отбоя от новых Терни, которые грезили переселиться в двухмиллионную квартиру в кооперативном доме. И вот как-то вечером, когда Джен сидела в поисках за компьютером, она позвала меня. «Не стоит мне это тебе показывать, – сказала она. – Цена выше той суммы, на которую мы рассчитывали, да и находится он в шестнадцати километрах от гавани Колд Спринг». Тот дом в Хантингтонском заливе выглядел на экране просто фантастически. В стиле королевы Анны, с шестью спальнями, гостевым домиком и бассейном. Цена: 2,4 миллиона долларов. И все, что мне оставалось делать, – найти деньги, чтобы заплатить за него.

В свой первый рабочий день я слышал упоминание о Джиме Крамере, по меньшей мере, двадцать раз. Он не работал на фирму с 2001 года, но его призрак все еще витал в воздухе. Вообще-то меня немного смущает такое восторженное отношение к бывшему боссу. Когда я вижу его по ТВ, он всегда кажется мне каким-то клоуном. Я встречался с ним всего лишь однажды, когда работал в «Галеон», и он меня, откровенно говоря, не впечатлил. Крамер нанял Тодда-о, парня из «Галеон», который отвечал за опционы, чтобы тот управлял отделом торговых операций. Встреча была организована, чтобы смягчить последствия ухода Тодда-о для фирмы. Но Крамер не понимал, что, по мнению руководства компании, оказал этим переманиванием услугу «Галеон». Ужин состоялся в одном из ресторанов в Мидтауне, где традиционно зависали представители Уолл-стрит, и тогда присутствовали Радж, Гэри, Слейн, Керин и я со стороны «Галеон» и Креймер, Джеф Берковиц и их новый сотрудник, Тодд-о, со стороны фирмы «Крамер-Берковиц». И, насколько я помню, Крамер весь вечер распинался о том, какой он умный и сообразительный. Мне показалось, что он просто очень хотел заслужить одобрение Раджа, но это всего лишь мои догадки. Ужин наконец стал интересным только после того, как команда фирмы «Крамер-Берковиц» свалила. Радж и Гэри потешались над Крамером, изображая его писклявый голосок и издеваясь над рассказами о том, как он торговал пакетами в двадцать пять и пятьдесят тысяч акций. Они называли его «неполным лотом».

И хотя на Уолл-стрит все еще принято называть фирму «Крамер-Берковиц», имя Джима Крамера уже долгие годы не значится на двери. И, несмотря на его незримое присутствие в офисе, он моим боссом не является. Мой босс – Джеф Берковиц. Джеф мне нравится, да и я ему, думаю, тоже, хотя сложно найти два более непохожих жизненных пути. Он – классический выпускник Уортоновской бизнес-школы, который затем поступил на стажировку в «Голдман Сакс» и стал типичным породистым представителем Уолл-стрит, в то время как я, окончивший Университет Огайо и начавший свою карьеру в «Галеон», – прямая его противоположность. Все равно как если бы он был членом дискуссионного клуба, а я состоял в уличной банде. Может, в этом и состоит одна из причин, почему он нанял меня. На Уолл-стрит все хотят получить то, чего у них нет. Берковиц заслужил себе имя в 90-е годы во время бунта хедж-фондов. А когда Крамер попал под прицелы телекамер, Джеф выкупил у него фирму и с тех пор управлял ею. Но у Джея Эл Берковица было несколько очень нелегких лет, и в первую очередь он хочет, чтобы я помог ему раскачать фирму. По сравнению с «Аргус» моя новая компания, управляющая активами всего примерно на 150 миллионов долларов, объем которых еще и снижается, – это скорее стартап. И работать здесь куда менее увлекательно, чем в первые годы в «Аргус».

Если мы заберем у покупающей стороны частные самолеты, билеты на лучшие спортивные игры, лимузины и вечеринки, останутся только дела: заказы на покупку и продажу, трейдеры по продажам и тикеты. Теперь, когда я не пью и не употребляю наркотики, работа для меня – это просто работа, не больше и не меньше. Думаю, я переживаю кризис самоидентификации. Я больше не парень у самой сцены на вечеринке «Ноти бай нэйче», я больше не тот весельчак с бокалами в обеих руках. И хотя я понимаю, что тот, старый я, разрушал свои отношения и карьеру, без всех этих моментов работа больше не мотивирует так сильно. Просто теперь все не настолько весело. Но я здесь по одной причине: мне нужны деньги. Деньги помогут оплатить ипотеку. Ипотека нужна, чтобы купить дом. А купить дом – это значит сделать Джен и Лолу счастливыми.

Мы переезжаем на выходных в честь Дня памяти, в 2007 году. Весна цветет буйным цветом, и двор невероятно красив. Первый владелец дома, построенного в 1906 году, был ландшафтным дизайнером из Европы и привез с собой множество деревьев, которые и придают участку такой привлекательный вид. Мы сошлись на цене в 2,1 миллиона долларов. После оплаты услуг агента по недвижимости, налога на продажу жилья в жилищном кооперативе, а также налога на дорогую недвижимость у меня остается 500 тысяч долларов от продажи квартиры, чтобы внести их в качестве первоначального взноса. К этой сумме я прибавляю еще сто тысяч долларов со своего счета в банке, что окончательно опустошает его, а потом беру в кредит 1,5 миллиона долларов в банке «Уэллс Фарго». Конечно, сумма огромная, но вложения в недвижимость – это беспроигрышный вариант.

Каждое утро мой будильник звонит в 04:30 утра, и к пяти утра я уже в машине. Поездка до города занимает около часа. Около 05:45 мне уже видны первые очертания города, и в этот момент я начинаю размышлять о том, а выходит ли сейчас какой-нибудь парень вроде меня из квартиры Барбары? Занимается ли она все еще тем же самым, да и вообще, жива ли она? Бесится ли тот самый парень, выходящий из ее квартиры, думая, как же ему сегодня работать? Я благодарю небеса, что это не я. Рабочий день – с 6 утра до 6 вечера. По всем пробкам до дома мне добираться два часа. Убейте меня кто-нибудь. Первый день – полный кошмар. Я сигналю, без конца перестраиваюсь из ряда в ряд и уже почти плачу, когда Джен звонит мне. Она хочет, чтобы по дороге домой я заехал за ужином. «Без проблем», – отвечаю я, но мне хочется закричать.

Путь до работы становится чуть легче, когда я купил «Хонду-гибрид», потому что я теперь могу пользоваться полосой для автомобилей с большим количеством пассажирских мест. Но ни езда по скоростной линии движения, ни бормотание спортивной радиоволны, которую я постоянно слушаю, не могут заглушить мои тревожные мысли по поводу дома. Проблема в том, что он старый. Ему около ста лет. И сохранился он хуже, чем мы предполагали. Список ремонтных работ растет как на дрожжах: стены необходимо покрасить, пол частично деформирован и требует замены, а проводку, кажется, не обновляли со времен перехода с газового освещения на электрическое. С каждым чеком, который я подписываю, деньги улетают через недавно установленные окна. А потом у нас появляется отличная идея купить домашний кинотеатр. Я прямо вижу, как демонстрирую там свои собственные фильмы. Когда мы только въехали, третий этаж был переделанным чердаком с низкими потолками, на полах лежал линолеум, повсюду паутина и пыль. Стены были отвратительного коричневого цвета, да еще и неровно покрашены. Джен преобразила этаж совершенно чудесным образом, постелив там ворсовый ковер, установив бамбуковый балдахин и кресла для домашнего кинотеатра перед сворачивающимся экраном высотой в 2,7 метра. Но в конечном итоге нам это обошлось в 150 тысяч долларов, которые мне пришлось занять. Я планирую выплатить этот долг, когда получу бонус. Я делаю капитальные вложения – постоянно напоминаю я сам себе. Но издержки просто огромны.

К концу лета я нашел свое направление в работе. В первые несколько месяцев я ввел несколько способов, которые позволили урезать расходы. Терминалы в «Блумберг», которые не использовались, были убраны, я избавился от нескольких контор, которые оказывали исследовательские услуги, и, как и обещал, я начал урезать комиссионные и стоимость страхования обменного курса, что в конечном итоге должно было сэкономить для фирмы 15 миллионов долларов. Но мне потребовалось некоторое время, чтобы начать торговать так же бойко, как раньше. Я отходил от дел на четыре месяца, а до этого была еще и двухлетняя зависимость от наркотиков. К середине дня я чувствую себя очень уставшим. Мне необходимо изучать новые системы и компьютеры. Но главным образом мне нужно снова чувствовать себя комфортно в своем собственном теле. И вот у меня это получается, и я снова начинаю уверенно торговать. И делать деньги.

Однажды Джеф выходит из своего кабинета и говорит мне, что нужно продать все наши акции «Эппл». «Леман» собирается играть на их понижение, – говорит он. – Мы должны избавиться от них». Он почти неистовствует в своем желании продать акции как можно скорее. А ведь буквально неделю назад говорил мне, что «Эппл» – это одна из наших лучших идей. Но теперь он взял обратный курс. Я знаю, что продавать нельзя, каждая фибра моей трейдерской души просто кричит об этом. Но я все еще новенький в фирме и хочу быть максимально уважительным, потому что он – мой босс.

«А есть какие-то фундаментальные причины, чтобы понижать цену? – спрашиваю я. – Что-то серьезное?»

«Нет, – отвечает он. – Какое-то дерьмо, просто очередная оценка – они и сами не знают, о чем говорят», – говорит он. Я вхожу в его кабинет.

«Джеф, – обращаюсь я к нему, – если это наша лучшая идея, мы не должны продавать ничего, мы, наоборот, должны радоваться возможности приобрести еще больше». А он уже сказал Хизер, нашему младшему трейдеру, продать пятьдесят тысяч акций.

«Цена снизится на три-четыре доллара в результате этой оценки «Леман», – говорит он мне.

«Ну и что?» – отвечаю я. Но вижу, что Джеф настроен решительно. Он кричит Хизер, что нужно продать еще двадцать пять тысяч акций.

Немедленно акции начинают снижаться. Сидя за столом, я вижу, что цена падает на четыре доллара, точно как предсказал Джеф. Но я все равно уверен, что прав. И буквально пару часов спустя снова начинается рост. Мы не выкупаем назад ни одной акции. К концу дня они торгуются по цене еще выше того уровня, до которого ее опустили «Леман», но теперь в нашем распоряжении на семьдесят пять тысяч акций меньше. Джеф не говорит мне ни слова, но я уверен, что он понимает, насколько прав был я. Но важнее другое: я сам понимаю, что был прав и что я снова в деле.

Интересно, почти в то же самое время, как я понял, что встряхнул здешние закостеневшие порядки, я вдруг осознал, что мне не с кем поделиться этим. И почти сразу же за этой мыслью ко мне приходит другая – что я очень скучаю по тому духу товарищества, который был в «медицинской мафии», где я мог бы рассказать эту самую историю и ребята бы поняли в точности все, что я хотел донести – потому что мы все находимся в одинаковом положении и знаем всех игроков, всю предысторию и нюансы. Конечно, я многое обсуждаю с Джен. Но мои истории с Уолл-стрит всегда очень утомляли ее. А в новом офисе разговаривать с людьми еще сложнее. Порой, когда старый Терни прорывается наружу и я вдруг начинаю петь или грубо разыгрываю кого-то, некоторые из коллег смеются надо мной, но, по большей части, они смотрят на меня как на сумасшедшего. Теперь все по-другому. Уолл-стрит для меня теперь не тот, в который я влюбился.

И вот как-то днем мне звонит Гас, говоря, что хочет наверстать упущенное, и зовет на ужин. Я не бывал на бизнес-ужинах с тех самых пор, как вернулся на работу; конечно, встреча с Гасом не будет обычным бизнес-ужином. Более того, он знает, что я больше не пью и не употребляю. Я отвечаю ему, что приду с удовольствием. Мне нужно делать что-то помимо своего обычного графика «дорога на работу – работа – дорога обратно домой – сон». И это реально начинает угнетать меня. Гас также хочет показать мне свою новую квартиру на Семьдесят пятой улице. Он теперь живет со своей девушкой. Я предлагаю сделать это как-нибудь в следующий раз, а в этот вечер – просто поужинать, чтобы я успел вернуться домой прежде, чем Лола ляжет спать.

Мы встречаемся в «Хьюстон», через дорогу от моего офиса. На самом деле ресторан теперь называется «Хиллстоун», но все продолжают называть это место «Хьюстон». Он находится в здании «Ситикорп». После закуски из шпината и куриных пальчиков я уже собираюсь прощаться, когда Гас вдруг спрашивает, не виделся ли я недавно с Ренди или Джеймсом. Я не встречался с ними с тех самых пор, как вернулся в нормальную жизнь. Я каждый день общаюсь с Ренди по телефону, потому что теперь он «покрывает» меня в моей новой фирме, но я с ним не виделся. А с Джеймсом я даже не разговаривал – наши отношения состояли строго из вечеринок и бизнеса, а теперь мы с ним бизнесом не занимаемся. Но я скучаю по обоим. На собраниях, которые я посещал после возвращения из реабилитационной клиники, мне говорили держаться подальше от людей, мест и тех вещей, которые могут напомнить мне о моем пристрастии, но, думаю, это уже смешно. То, что я не должен пить, не значит, что я должен потерять всех своих друзей. Да и кроме того, если я хочу делать дела на Уолл-стрит, мне нужно где-то появляться. Я не собираюсь употреблять кокаин. Я не собираюсь выпивать. Ну и как эти встречи могут мне повредить в таком случае? «Давай увидимся с ними», – говорю я. Но Гасу эта идея не кажется хорошей. Он хочет, чтобы я посмотрел его новую квартиру и познакомился с его новой девушкой. Я обещаю ему, что в следующий раз мы так и сделаем.

В «белом доме» не поменялось абсолютно ничего, он только стал грязнее. В кухне, помимо Ренди и Джеймса, стоят еще четыре парня, и все они столпились вокруг тарелки с кокаином. Когда они замечают меня, на их лицах сначала появляется шок, потом вина, а потом радость от встречи. Я со всеми обнимаюсь, а потом, когда этот приступ искренности заканчивается, повисает неловкая пауза. Все мы уставились на тарелку на барной стойке, где лежит обильная горка кокса. Все смущаются нюхать передо мной. А может, они ждут, что я первым это сделаю. «Не переживайте за меня», – говорю я, отмахиваясь от тарелки. Но чувствую себя некомфортно.

Я отхожу от барной стойки и закуриваю сигарету. Ренди втягивает носом толстую дорожку кокаина, а потом подходит ко мне, чтобы поговорить. «Мы съезжаем», – говорит он. Я еще не успел спросить почему, а Джеймс уже начинает болтать.

«Ты не слышал, что ли?» – спрашивает он, одурманенный и перевозбужденный. Очевидно, я не слышал. «Помнишь Кенни?» – спрашивает он. «Ну, помню», – отвечаю. Он не с Уолл-стрит, но, можно сказать, наполовину отсюда, он порой привозил наркоту в «белый дом». Все время тут зависал. А что с ним? «Его загребли», – говорит Джеймс, высоко подняв брови.

«И ходят слухи, что он – стукач, – добавляет Ренди. – Ему сюда нельзя». При этих словах комната плывет у меня перед глазами. В мыслях я возвращаюсь к тому наблюдателю в бейсболке «Балтимор Ориолс» и темным седанам, припаркованным рядом с квартирой. Я все время думал, что это связано с незаконными схемами, которыми мы пользовались в «Галеон». Но, возможно, это были просто копы, которые хотели «замести» несколько наркоманов с Уолл-стрит. Мне нужно срочно уйти отсюда. Я просто хочу вернуться к себе, в Хантингтонский залив. Я хочу подержать в руках свою малышку.
Содержание Далее

Что такое фондовая биржа