Глава 38

Март 2008 года

На улице шесть вечера. Идет снег. Я слышу мелодичные звуки арфы. Сначала всего несколько снежинок кружатся в воздухе и медленно спускаются на землю под музыку. То, как грациозно они падают, завораживает. Сцена словно из фильма. Снежный покров все растет. Музыка становится громче и быстрее. Я чувствую, как у меня в животе нарастает радостное возбуждение. Будто мне опять семь лет и я только что увидел идущий снег. Мелодия зависает в воздухе, пока последние снежинки опускаются на землю.

Целая гора кокаина лежит на деревянном столике у моей карты «Америкэн Экспресс», бокала шотландского виски, двух пачек сигарет «Ньюпорт», зажигалки и пульта от телевизора. Я держу в руках мобильный и нажимаю на кнопку «Позвонить». Встаю, чтобы походить по номеру «делюкс» в «Фитцпатрик Отель». Это – самая тяжелая часть. Мне нужно сделать звонок прямо сейчас, чтобы наконец начать вечер. Но не слишком ли рано еще желать спокойной ночи Джен и Лоле? Джен никогда не изображала из себя моего надзирателя; она всегда хотела для меня всего самого лучшего. Она знает, насколько сильно меня выматывает тот длинный путь, который я проделываю на работу и обратно, поэтому мы договорились, что один-два раза в неделю я буду оставаться в городе. Правда, она думает, что я переночую у Гаса, а не в номере за 400 баксов. Когда она берет трубку, я стараюсь говорить обычным, но утомленным голосом. Она поверит, что я устал. «Как у тебя прошел день?» – первым делом спрашивает Джен. Этот вопрос она задает постоянно в последнее время. Теперь всему миру известно, какие события происходят на Уолл-стрит.

«Ну, в нашей фирме дела куда лучше, чем у многих, – говорю я ей. – Мы все еще в плюсе в этом году».

«Я рада, – отвечает она. – Нам нужно, чтобы вы были в плюсе». Я спрашиваю, могу ли я быстренько поговорить с Лолой. Джен зовет ее, но та не хочет подходить к телефону. Потом Джен начинает говорить о подготовительной школе Лолы, но я не слушаю, я пристально разглядываю гору кокса. Мне нужно побыстрее свернуть разговор.

«Я сейчас заползу в кроватку и посмотрю фильм, – говорю я. – Я могу заснуть, поэтому, если больше не позвоню, желаю заранее спокойной ночи. Поцелуй и обними Лолу за меня».

«Хорошо», – говорит она немного раздраженно. Я что, прервал ее? Она хотела еще что-то рассказать про подготовительную школу Лолы? Или она что-то подозревает?

Но мои размышления прерываются гармоничной музыкой, которая снова заиграла. Я сворачиваю двадцатидолларовую купюру и собираю достаточно кокса, чтобы образовать картой «Америкэн Экспресс» увесистую дорожку. Заказываю с помощью пульта первый за вечер порнофильм. Закуриваю сигарету. Я втягиваю ноздрей целую дорожку кокса, и в голову немедленно ударяет приятная волна, которая потом распространяется по всему телу.

И вот прошел день или неделя, я не помню точно. Я сижу на работе, и вдруг мне приходит электронное письмо от Гаса. Это изображение банкноты в 2 миллиарда долларов, растянутой над логотипом «Беар Стернс» в их корпоративном офисе. Столько заплатил «Джи Пи Морган» за пакет акций «Беар», который буквально год назад стоил всего 171 миллион долларов. Я осматриваю офис. Аналитики сидят в полной тишине, уставившись на экран. Хизер, второй наш трейдер, сидит с обеспокоенным лицом, сползая в кресле. Джеф выглядит так, как будто не спал несколько месяцев. Подозреваю, на Уолл-стрит все выглядят так же. Да теперь все равно, где ты работаешь: продающая сторона, покупающая сторона, долговой рынок, собственный капитал или частные инвестиции – мы теперь все по уши в дерьме.

Я отправляю сообщение Джеймсу, с которым я начал торговать несколько месяцев назад. Предлагаю ему встретиться в 16:15. Это наша кодовая фраза. Поскольку 16:20 означает марихуану, мы решили, что 16:15 идеально подойдет для кокса. Весь день я торгую с Джеймсом, даю заказы на тысячи акций. Когда рынок закрылся, я стою на тротуаре и курю. Мидтаун уже наводнен людьми, которые спешат к Центральному вокзалу, и почти каждый из них болтает по мобильному. Я слышу, о чем они говорят: женщина с сильным акцентом жительницы Лонг-Айленда, парень, который шепчет что-то, отвернувшись немного вбок, босс, который кричит на своего секретаря. Через улицу от меня стоит курьер на велосипеде. Его ноги обнажены, и видно, что на них живого места нет от татуировок; на шее у него висит замок от велосипеда. Когда я смотрю на парня, он отводит взгляд и начинает трогать нос; я знаю, что это своего рода сигнал. Я уверен, что он следит за мной. Именно в тот момент подходит Джеймс, не спеша переваливаясь по Третьей авеню. Я протягиваю ему свою пачку сигарет «Ньюпорт», и он засовывает ее в карман пальто. «Мы все в дерьме, чувак, – говорит он. – Все мои клиенты просто в бешенстве».

«Да знаю, знаю, – говорю я. – Все очень жестко». Но все, о чем я могу думать, – это пакетик, который он незаметно засовывает в мою пачку из-под сигарет. Джеймс спрашивает, какие у меня планы на вечер. Я отвечаю, что запланировал ужин с несколькими парнями, которые занимаются исследованиями. «Мне нужно это, – говорю я, поднимая вверх пачку «Ньюпорт», – чтобы просто пережить сегодняшнюю ночь». Он смеется, представив, как я сижу, весь обкуренный, среди работяг с Уолл-стрит. Когда я отворачиваюсь от него, у меня начинается еще один приступ паранойи. «Это только между нами», – говорю я. Никто не должен знать, даже Ренди и Гас.

«Никаких проблем, – говорит он. – Я – могила». Я внимательно рассматриваю его лицо, пытаясь поймать признаки разочарования. Его глаза избегают моего оценивающего взгляда. Я слегка ударяю его кулаком по плечу и ухожу.

И вот я снова в номере «Фицпатрик». Хэнк Полсон на экране телевизора. Я высыпаю кокс из пакетика на журнальный столик передо мной. Я втягиваю ноздрей дорожку, нажимаю кнопку «Без звука» на пульте и некоторое время наблюдаю, как губы Полсона движутся беззвучно, а потом заказываю порно.

И вот спустя неделю-две подходит к концу мой рабочий день. Я иду на неформальное благотворительное мероприятие в одном из баров Мидтауна. Его цель – собрать денег для фонда «Раненые солдаты». Когда захожу внутрь, несколько людей зовут меня, они очень удивлены моим появлением. Я иду к бару и заказываю колу. «Больше не пью», – говорю я бармену. Он не спрашивает почему, но отмечает, что, возможно, теперь я чувствую себя лучше. Я поворачиваюсь спиной к бару и смотрю на толпу. И тут мне в голову приходит молниеносная мысль: они все моложе меня. Мои десять лет на покупающей стороне пролетают у меня перед глазами, и я думаю о «Галеон», Гэри и Радже. Недавно на одном из подобных мероприятий я случайно встретил Раджа. Он сделал вид, будто вообще не знает меня. Его лицемерие меня развеселило. Думаю, для него я умер. В последний раз я видел Гэри на вечеринке в честь 40-летия общего друга. Там выступал Ашер. Осмелев от кокса, я намекнул на ту сделку MDRX. Сказал, что не знаю, кто и что говорил, но сожалею о собственном поступке. Он посмотрел мне в глаза и пожал руку. Думаю, он решил, что я извиняюсь перед ним за что-то, но мне было все равно. Я уверен, что мы оба оставили это позади.

И вот я стою на вечеринке в пользу фонда «Раненые солдаты» и вижу, как заходит мой друг из «Кредит Свисс». Стивен выглядит так, как будто только что вернулся с пляжа. Он загорелый, и его длинные волосы выгорели на солнце. Он вырос в семье с Уолл-стрит, но серфинг для него важнее, чем работа. Он крепко обнимает меня и спрашивает, как мои дела. Заметив колу у меня в руках, он улыбается. «Я тобой горжусь, друг», – говорит он. Знаю, что он говорит это искренне, но я-то его обманываю. И вот нас окружили четверо или пятеро молодых ребят с Уолл-стрит, которые знают Стивена. «Мой друг Терни – просто легенда, – говорит он. – Его вечеринки всегда просто отпад». Стивен рассказывает им о Саус-Бич и «Сасквеханне». «Он был весь зеленый, когда вернулся из той поездки», – говорит он под раскаты дружного смеха, но смех для меня стихает, потому что я погружаюсь в тонкий поток воспоминаний. Я вспоминаю 11 сентября, вечеринку для Фонда башен-близнецов, а потом и оргию, которую мы устроили на праздновании моего дня рождения. Я думаю о тех деньгах, которые я потратил и которые я заработал, просто будучи самим собой, или, по крайней мере, тем, как мне казалось, я являлся. Да и кто я такой? Какими далекими теперь кажутся мое детство и Мэн. Я словно вижу отца, как он расчищает дорожку, не поспевая, так как снег засыпает ее новыми сугробами. Но он все равно продолжает работать, пока день не завершается. Когда я смотрю на присутствующих в комнате, я думаю про себя, у кого из этих ребят такое же происхождение, как у меня, и кому из них предстоит пройти такой же путь. И в ту секунду мне жаль себя. По мере того как воспоминания отходят на задний план и настоящий момент возвращается в фокус моего внимания, смех заканчивается. Эта сгустившаяся над каждым на Уолл-стрит туча заставляет переживать за себя. Над нами нависает серьезная угроза. Это что-то вроде вечеринки после похорон. Никто не улыбается.

Но Стивен продолжает болтать обо мне. Он рассказывает ребятам о случае, когда я дал его коллеге Брайану сотню тысяч баксов за то, что он сделал «колесо» в отделе продаж. «Брайан подвернул ногу и хромал после этого целую неделю», – говорит он. Молодые трейдеры смотрят на меня с широко раскрытыми от удивления глазами. Но его похвала звучит для меня как траурная речь. Я прошу прощения и отхожу, обещая вернуться через пару минут. В этот момент я замечаю, что Джеймс стоит у входа в бар.

И вот на часах уже шесть утра; на дворе то ли следующий день, то ли следующая неделя. Я уставился на унитаз в офисном туалете, заполненный блевотиной. Я чувствую в горле вкус виски, который пил накануне. И вот меня снова рвет, и снова только желчью. Я отрываю немного туалетной бумаги, чтобы вытереть рот. Смываю все и сажусь на унитаз, пытаясь восстановить дыхание. Когда я встаю, пол кружится под ногами. Посмотрев на себя в зеркало, я чувствую отвращение. Мое лицо багряно-красного цвета, а кровяные сосуды на ноздрях воспалены. Я выгляжу так, как будто только что выбежал из горящего дома. Брызнув холодной воды на лицо, я снова смотрю в зеркало, в тайной надежде, что это магическим образом преобразит меня. Но выгляжу я точно так же. Каким-то образом мне удается добраться до своего стола. Хизер интересуется, как у меня дела. Я говорю ей, что болен, что, возможно, у меня грипп. Она говорит мне, что я должен поехать домой. «Иди, – говорит она. – Лечись». Но я трясу головой и отказываюсь, изображая из себя героя. Такое чувство, что до открытия рынка проходит целая вечность. И после звонка мой экран просто кроваво-красный; все акции падают. Я чувствую, как из носа что-то течет – и думаю, что это вода или пот. А потом вижу, как красная капля падает между буквами «л» и «д» на клавиатуре. А за ней – еще одна, в то же самое место.

В четверг, когда я прихожу в квартиру Гаса на Семьдесят пятой улице, он смотрит спортивный канал. Подруга Гаса, Лори, на кухне. Она угрюмая и очень дисциплинированная – полная противоположность Турбо. Это место напоминает мне о моей квартире на Шестьдесят седьмой улице, которая находилась в одной из многих однотипных многоэтажек с двумя спальнями. Я больше не могу себе позволить останавливаться в «Фитцпатрик», да и постоянно беспокоюсь, что Джен может увидеть мои счета по карте «Америкэн Экспресс» и поймет, что я останавливался там, а не у Гаса. Лори машет мне. Она мне сочувствует. Думает, что очень глупо было покупать дом так далеко от города, дом, что вот-вот погрязнет в ипотеке, выплаты по которой гораздо выше его цены. Я кидаю свою сумку с необходимыми вещами в гостевую спальню и присоединяюсь к Гасу на диване. Он хочет поговорить со мной о рынке.

Следующий час проходит очень мучительно. У меня в кармане пакетик кокса. Я звоню Джен и Лоле, чтобы пожелать спокойной ночи. Мы уже час смотрим телевизор, и я начинаю зевать. «Думаю, я пойду уже спать, – сообщаю я. Гас и Лори обмениваются взглядами. «Поболтаем завтра, – говорю я Гасу. – Еще раз спасибо за то, что разрешили мне у вас остановиться».

И вот время где-то после двух ночи. Мне нужен алкоголь, чтобы догнаться. Кажется, вечером я видел бутылку вина в холодильнике. Я на цыпочках крадусь на кухню. Ничего не вижу. Тьма кромешная. На ощупь пытаюсь добраться до обеденного стола. Я знаю, что он стоит прямо напротив моей комнаты. Мои глаза потихоньку начинают привыкать. Я чувствую голыми ногами, что иду по кафелю, а не по деревянному полу. То есть я уже на кухне. Машу рукой, чтобы нащупать холодильник. Открываю дверцу, стараясь не шуметь. Но резиновая прокладка на холодильнике при открытии издает звук отрывающейся липучки. Из холодильника проливается треугольник света. Я беру с нижней полки бутылку вина, вытаскиваю пробку и подношу к губам. Я делаю гигантские глотки. Засовывая бутылку обратно в холодильник, я чувствую, что сзади меня кто-то стоит. Поворачиваюсь и вижу, что Лори наблюдает за мной. Она не говорит ни слова. Она бежит к себе в комнату. Боже мой, она меня до смерти напугала.

Спустя пять минут я уже в своей комнате, и мне стучат в дверь. «Ты должен уйти, – говорит Гас. Да, блин, он шутит, думаю я про себя. Полтретьего утра. – Ты больше не можешь делать это у нас в квартире».

«Делать что?» – спрашиваю я.

«Терни, мы знаем, что ты нюхаешь кокс. Мы знаем, что ты делал это каждый раз, когда останавливался у нас».

«Ну и что, – говорю я. – Мы с тобой снюхали не одну тонну кокса».

«Теперь все по-другому. Ты побывал в реабилитационном центре, и ты признал, что у тебя есть проблема. Я хочу, чтобы у тебя все было хорошо, и здесь ты нюхать кокс не будешь».

«Да пошел ты, – отвечаю я ему. – Без меня у тебя бы не было этой херовой квартиры».

«Я позволю тебе остаться здесь до утра, – говорит Гас. – А потом тебе нужно будет уйти».

Сколько же времени прошло с тех пор, когда Гас представлялся Турбо и запрыгивал на заднее сиденье моего лимузина? Совсем недавно я дал ему первый заказ и пообещал Ричу и Мелинде, что он не «белочка». Да пошел он на хер.

Вот спустя неделю или около того я еду домой за рулем. За это время я почти не употреблял. Я знаю, что должен остановиться. Мой самый большой страх – что об этом узнает Джен, но все, о чем я могу думать, – нюхнуть еще разок, один последний раз. По пути домой я поговорил со своим бухгалтером. Я сказал ему, что мои партнеры перестали платить за аренду помещения нашего «Фэтбургера» в Джерси-Сити. «Н-да, это привлечет внимание собственника», – сказал Джерри. Я буквально вижу, как ветер развеивает мою инвестицию в миллион долларов по скоростной трассе до Лонг-Айленда, как будто кто-то открыл чемодан с деньгами и выкинул все купюры в заднее окно. Не могу поверить, что это происходит со мной. Мне нужно рассказать Джен. Мне нужно, чтобы кто-то меня пожалел.

Джен в саду, когда я въезжаю на дорогу, – не в саду около бассейна, который настолько плодовит, что порой снова приносит урожай уже после того, как мы собрали один; не в саду сирени, где растут кусты ярко-розового цвета, земляника и гибридная яблоня; и не в саду роз, где распускаются розы семи-восьми разных цветов, а бутоны размером с мяч для софтбола. Нет, она в цветочном саду около дома, который себе на уме, потому что в нем растут такие цветы, каких мы даже не сажали. Она сидит на земле, одетая в узкие джинсы и мою старую белую рубашку с застегивающимся воротником. У нее в руках садовая лопатка, а лоб блестит от пота. Я вылезаю из машины и иду к ней. «Думаю, мои инвестиции в «Фэт-бургер» прогорят, – говорю я. Ответа нет. – Думаю, я потеряю миллион долларов».

«Это очень плохо», – отвечает она, вытаскивая огромный корень из земли.

«Где Лола?» – спрашиваю я.

«У моей мамы», – говорит она, вытирая лоб тыльной стороной ладони, не выпуская лопатку из рук и не смотря на меня.

«Круто, – произношу я с надеждой, улыбаясь. – Что ты хочешь делать?»

«У меня планы, – говорит она, обкапывая гортензию. – В холодильнике что-то осталось».

Я – Кристофер Уокен в последней сцене фильма «Охотник на оленей». Я вижу, как за Джен начинает садиться солнце. Сад и лужайка переливаются в его лучах.

Думаю, она знает, что я опять употребляю.

Содержание

Далее